Скуки не было - стр. 57

Вот он встал, прошелся по комнате, подошел к книжным полкам, сказал:

– О, Мандельштам! Уже достали?

Реплика была самая естественная. Речь шла о только что вышедшем синеньком томике Мандельштама в Большой серии «Библиотки поэта», почти весь – крошечный – тираж которого ушел за границу, так что достать его и впрямь было нелегко. Но я в то время как раз закончил черновой вариант будущей своей книги «Заложник вечности. Случай Манделшьштама». Это был мой первый мой опыт писания «в стол». Опыт по тем временам опасный – это ведь был не роман, а прямое высказывание, там у меня и про Ленина, и про Октябрьскую революцию, и про Советскую власть все говорилось открытым текстом, – и рукопись я давал читать только самым близким друзьям. Вот мне и померещился в невинной реплике моего гостя угрожающий подтекст: знаем, мол, знаем, чем вы там тайком занимаетесь.

Или вот такой, совсем уже невинный его вопрос:

– Как сынок? Учится?

И в нем тоже мне почудилась некая угроза: «Смотрите! Нам ведь стоит только пальцем пошевелить, и сынок ваш пулей вылетит из института, загремит в армию».

И тут он плавно перешел к другой теме, которая, как я сразу угадал, была для него главной. Заговорил о моих отношениях с Войновичем и Корниловым.

Оказывать на них благотворное влияние он мне не предлагал, а просто пытался вытянуть из меня какую-то информацию об их планах и намерениях. Я отвечал, что ничего про это сказать не могу, – не знаю.

Вопросы, которые он задавал, напоминали детскую игру: «Теплее, теплее… Тепло… Совсем тепло…». И вот, наконец, – «Горячо!»:

– Уезжать не собираются?

Я, хоть и не был на это уполномочен, твердо ответил:

– Нет!

И сразу почувствовал, что этот ответ искренне его огорчил. Это, пожалуй, был единственный момент, когда он, – как бы это сказать, – обнажился. Не смог сдержать истинных своих чувств.

Видимо, ему (лучше сказать, – ИМ) хотелось бы услышать, что да, хотят! Что только ради того, чтобы уехать и затеяли всё это свое «диссидентство».

Тот же вопрос он задал мне и про Галича. Но тут я ответил не так определенно, дав понять, что с Галичем я не так близок, как с Войновичем и Корниловым, и про его отношение к варианту отъезда твердо сказать ничего не могу.

Заговорив о Галиче, он несколько раз упомянул Сашину жену Ангелину, которую называл, – как мы все между собой ее звали, – Нюшей.

«Какая, к чёрту, она ему Нюша!» – раздраженно подумал я. И тут же вспомнил постоянное наставление одного нашего приятеля. «Запомните! – не уставал он повторять. – Всё, что ИМ про вас известно, ОНИ знают только из ваших телефонных разговоров!» И назидательно при этом добавлял, что