Скуки не было - стр. 42
В разгаре хрущевской оттепели издательство «Искусство» предложило мне составить антологию русской поэзии ХХ века.
Я с энтузиазмом взялся выполнять этот заказ, хотя уже в самом начале пути мне было ясно, что дело это – обреченное.
При очередной нашей встрече рассказал об этом Борису. Он отнесся к этому моему сообщению с большим интересом и даже выразил желание поглядеть, что и как там у меня получается.
Состав будущей антологии в то время – в основном – у меня уже сложился.
Опьянев от оттепельного воздуха, я совсем распоясался и включил в нее и Гумилева, и Ходасевича, и Ахматову, и Цветаеву, и, разумеется, Пастернака. Кажется, даже Мандельштама и Клюева. Были там у меня, конечно, – не говоря уже о Маяковском, – и вполне кошерные имена: Багрицкий, Асеев, Тихонов, Сельвинский, Луговской, Светлов, Уткин. Были, конечно, и Твардовский с Исаковским. Но уязвимость – и неправильность – моего отбора, как объяснил мне Слуцкий, состояла не так даже в том, кого я включил в свою антологию, как в том – и даже главным образом в том, КОГО Я В НЕЕ НЕ ВКЛЮЧИЛ.
А не включил я в нее не только Безыменского, Жарова, Саянова, Виктора Гусева, Алексея Суркова, Щипачева, Рыленкова, Лебедева-Кумача, но и Демьяна Бедного.
– Почему? – строго спросил меня Борис, когда речь зашла об этом последнем.
– Потому что он бездарен, – буркнул я.
– Неправда, – возразил он.
Я вспомнил рапповский лозунг, призывавши к «одемьяниванью» (в сущности, оболваниванью) советской литературы и иронический ответ на него Сельвинского:
– И тем не менее, – сказал Борис. – Поверьте мне. Кое-что в этом деле я понимаю. Демьян очень талантлив.
Он, конечно, был прав. И я, не кривя душой, включил в свою антологию знаменитое стихотворение Демьяна «Как родная меня мать провожала…»
– И почему в вашей антологии нет такого замечательного поэта, как Михаил Голодный? – спросил он.
Тут я уже совсем изумился. Михаил Голодный? Замечательный?
Должен сознаться, что в основе моего пренебрежительного отношения к этому «замечательному поэту» лежало не знакомство, хотя бы даже и поверхностное, с его творческими достижениями, а устные рассказы Семена Израилевича Липкина. Михаил Голодный был одним из самых ярких персонажей этих его рассказов.
В одном из них он фигурировал как один из членов поэтической бригады, которой было поручено сотворить пространный (на всю газетную полосу) рифмованный текст «Письма узбекского народа товарищу Сталину». Липкин был бригадиром. Разбив подстрочник на куски, он собрал членов своей бригады и каждому коротко объяснил его задание. Все они были люди опытные, и особенно рассусоливать тут ему было нечего. Но с Михаилом Голодым вышла небольшая заминка. Вручая ему ту часть подстрочника, которую тому предст оябо зарифмовать, Липкин пояснил: