Рыжий, или Лешке бролес. Лесные братья Прибалтики - стр. 17

Юшка во всю кипела на не большом костре, за которым следил раненый младший брат. Януке достал с сидора чёрный свежий хлеб, принесённый им с хутора, нарезал длинными кусками и позвал сыновей ужинать. «Я так думаю, что участкового надо так же уничтожить, но местные граждане должны видеть его труп, чтобы боялись помогать Советам и работать в колхозе. А вместе с участковым и председателя колхоза в расход пустить заодно» рассказал свои мысли Януке уплетавшим уху сыновьям, наработавшимся за день на стройке. Все, как по команде положили ложки и глядели на своего отца. Януке спокойно отправил в свой рот ложку с юшкой и продолжал: «Если мы этого не сделаем, рано или поздно они дознаются, что Миндаус дома и поймут, что это мы побили комсомольцев. Тогда нам будет туго. Поверьте, мне, я чувствую это.» Он доел свою уху, поднялся с травы и пошёл к реке, чтобы помыть миску. «Папа, оставьте я сам помою» заволновался Миндаус. Он собрал всю посуду и пошёл к реке её вымыть, а Януке с детьми стали обсуждать новый план нападения на выбранные жертвы. Миндас, Миндаус, Миндаугас его называли все по-разному, а его любимая сестричка Радочка называла просто Миндасиком. Он не обижался на склонённые имена, его это даже забавляло. Когда он был меньше, то спрашивал у мамы: «Так как же меня правильно назвали при крещении в соборе?» Мама смеялась и отвечала: «Любимым» и ласково трепала его кудрявые льняные волосы своей нежной рукой. Миндаус вымыл всю посуду и ложки, сложил всё в чистый котелок и пошёл к сидящим на поляне братьям с отцом. «Что придумали?» тихо спросил он. «Ты этот раз ещё не пойдёшь с нами, Миндаугас» сказал отец, как отрезал. «Ты ещё сильно болен для такой работы, сынок». Младший спорить не стал, да и не умел он спорить. Слово отца всегда было последним, а значит законом. Отец ушёл в ночь приказав всем заниматься работой и ждать его.

Утром, с первыми петухами, Януке с Гердой, невесткой и двумя детьми уже были на ногах. Забрать и привести стадо коров и быков, не большой, но табун лошадей, овец, свиней и птицу дело было не из лёгких. Сыновей показывать ещё нельзя, а забирать всё хозяйство нужно сразу, чтобы не передумал участковый. Януке послал Герду в посёлок, чтобы привела с десяток бывших батраков—родичей, а сам сложил в мешок несколько длинных верёвок и пустых мешков из-под зерна вместе с невесткой и детьми пошёл в направлении колхозного хозяйства, куда сгоняли всё       отобранное у зажиточных крестьян и свозили их имущество. Хозяйство находилось на краю посёлка в заброшенном рыбном цеху огороженное новым забором с длинных не обтёсанных жердей. Януке глядел на не доеных, не кормленных коров и сердце обливалось слезами. Своих бурёнок он признал сразу, особенно Золотку, которая два года подряд приносила по два телёнка сразу, а молока давала по три ведра. Подошла с работниками и Герда, увидела свою красавицу грязную, с воспалёнными от боли глазами, плохо доенную и сразу всё поняла. Заплакав, она сказала мужу, что теперь её только под нож, у неё мастит. Не лучше было состояние и всего остального изъятого совсем недавно на хуторе хозяйства. Одного быка не было вообще. Его уже успели сменять в другой колхоз. Дети выбирали своих гусей из общего стада птицы. Они кричали их имена, только им известные, ими же придуманные и умные птицы выходили к ним на детский зов. Старый гусь, любимец Рады, вышел и положил свою длинную шею на плечи девочки, как будто прося её немедленно забрать его с этого балагана. Рада плакала, глядя на всё происходящее, плакали и Герда с невесткой. Маленький Янис нашёл и вынес своего любимца белого ягнёнка.