Жизнь мальчишки - стр. 66
Но настоящая причина того, почему я не стал ничего говорить отцу о Полуночной Моне, преследовавшей нас на мокрой дороге, заключалось в том, что случилось в прошлогоднем октябре и о чем знал весь город. В ту пору мой отец состоял в добровольной пожарной дружине. Однажды вечером в нашем доме раздался телефонный звонок. Как папа сказал потом маме, это был Марчетте, шеф пожарной дружины. На Шестом шоссе в лесу горела врезавшаяся в дерево машина. Отец торопливо оделся и ушел тушить пожар и когда он через два часа вернулся, в его волосах было полно пепла, а от одежды исходил устойчивый запах дыма. В этот вечер он увидел на пожаре что-то такое, из-за чего на следующей день вышел из добровольных пожарных.
Именно по Шестому шоссе мы сейчас и ехали. Автомобиль, который сгорел здесь в прошлом октябре и тушить который вызвали моего отца, был Полуночной Моной, за рулем ее находился Малыш Стиви Каули.
Сейчас тело Малыша Каули – а лучше сказать то, что осталось от него – лежало в гробу на кладбище Поутер-хилл. Полуночная Мона тоже куда-то исчезла, очевидно туда, куда исчезают все разбитые и сгоревшие автомобили.
Но сегодня я своими глазами видел эту машину, мчащуюся сквозь туман по шоссе позади нашего пикапа. Кроме того, я также был уверен в том, что видел кого-то, кто сидел в ней за рулем.
Я решил, что не скажу об этом ни слова, буду держать рот на замке и все тут. У меня и без того хватало на сегодня неприятностей.
Немного притормозив, отец свернул с Шестого шоссе на грязную боковую дорогу, уходящую в глубь леса. Довольно скоро мы добрались до странного места, где вдоль дороги к деревьям были прибиты гвоздями старые проржавевшие металлические знаки и таблички всевозможных мастей, размеров и содержания; по-моему, знаков и табличек тут было не менее сотни, от рекламы апельсиновой содовой «Грин Спот» и пилюль от головной боли «Би-Си» до «Бабушки Опри». После опушки с табличками дорога свернула к охотничьему домику из старых серых бревен, с осевшим и покосившимся крыльцом, выходящим на передний дворик – то есть море бурьяна, – где можно было найти какую угодно рухлядь: ржавые вешалки и кухонные плиты, торшеры и настольные лампы, кроватные рамы, электрические вентиляторы, ледники и другую бытовую утварь, наваленную неряшливыми кучами. Тут были и громадные мотки проволоки, ростом выше моего отца, и бушелевые корзины, полные пустых бутылок, а посреди всего этого барахла высился очередной знак, самый красочный – жестяной улыбающийся полицейский с красными буквами поперек груди: «Стой. Не воруй». В голове копа красовались три аккуратные дырочки от пуль.