Железо - стр. 51

– Насильник!.. Насильник!.. Казнить!..

Один из стоявших позади отнекивающегося Керука воинов, по прозвищу Замечающий Красоту, глупо заухмылялся, перекинувшись плотоядным взглядом с парой своих братьев.

– Отец открыл глаза нам на то, что этот жалкий человек не только вор, убийца и насильник, но и лжец!.. Так что же вы прикажете с ним делать?..

– Казнить!.. Казнить!.. Казнить!..

– Этого не может быть, великий, – молил Керук судью, пытаясь подползти к его ногам. – Это какая-то ошибка… Я этого не делал!..

Замечающий Красоту подскочил и с гаком топнул по его спине. Керук с криком растянулся, и его оттащили за шкирку обратно. Зрители одобрительно заулюлюкали.

– Казнить!.. Казнить!..

Судья издал долгий, певучий звук, от которого все блаженно затихли.

– Кто мы, чтобы вершить суд над одним из сыновей Отца? Родиться, чтобы умереть? Разве для этого Отец одарил его костью, а Мать облегла их своей плотью? Мы вправе только отобрать свободу у блудного сына, чей дух затерялся в первобытной тьме и крови его старших братьев. Он уподобился животным, поддавшись желанию убивать и сношать. Но в наших силах вернуть его на путь истины. У Отца каждый его сын на счету, даже самый жалкий и заблудший, – Матаньян-Юло перевел пылающий взор на стоящего на коленях насильника, – Керук. От имени Отца, я приговариваю тебя к освобождению железа. Не по твоей воле, а по решению суда. Не за благодать, а за прощение. Ты искупишь свою пакость за столько зим, сколько пальцев на твоих окровавленных руках. Благороднейший из всех возможных труд отмоет из-под твоих ногтей грязь, а шлак из твоих костей выпарится достаточно, чтобы мы тебя простили…

Говорящий с Отцом стукнул себя костяшкой своих пальцев сначала по одной голени, затем по другой и, наконец, по лбу. Со зрительских мест донеслось море глухих постукиваний, люди с упоением повторили за ним это действо по нескольку раз. Воины схватили и поволокли обмякшего Керука к подъемной тропинке прочь с арены.

– Что скажешь? – громко произнес Лут в ухо Венчуры. Соплеменники рядом с ними гомонили, а их грохот негодования чудесным образом смешивался со вскриками экстатического восторга. Венчура мрачно покачал головой.

– А я не удивлен.

Говорящий с Отцом не в первый раз устанавливал вину в громких преступлениях через чтение мыслей и воспоминаний подозреваемого. Сложно было сказать, насколько это являлось правдой. Но чем больше Венчура глядел на жертв этих самых преступлений и на те важные вещи, которыми эти жертвы промышляли незадолго до своей кончины, тем больше в нем вызывали недоверие вся эта помпа и зрелищность.