Железо - стр. 42
Жалобы же своим мужьям, братьям, отцам, сыновьям обычно до добра не доводили. За попытки самоуправства те либо ссылались на карьер, отмаливать прощения у Отца на пару зим, а то и дольше, либо с ними происходили вещи еще хуже и загадочнее. Земледельщицы из страха за своих родных предпочитали молчать и… держаться вместе. Макхака любил их за это сравнивать со стадом бизонов.
– Чего кучкуетесь?! Кражу замышляете?! Ну-ка разошлись по своим грядкам, – прикрикивал он на них, угрожающе размахивая акинаком. Женщины покорно разбредались, но так, чтобы оставаться друг у дружки на виду. Не особо послушных Макхака распихивал сам, подальше от столпотворения, подальше от потупленных глаз, а потом его рука крепко сжималась на плече одной из несчастных и дергала за собой в соседний ряд зеленых побегов.
Девушке везло, если на Макхаке все заканчивалось. Нередко бывало и так, что он заталкивал ее в утоптанную стерню, где уже стояли в тесном кругу воины с сосредоточенными глазками и скотскими ухмылками на вспотевших рожах.
Однажды вождю надоело делать тщетные выговоры своим воинам с просьбой не перегибать палку – те оставались глухи, – поэтому он устроил показательный разнос. Воин Пуган буквально на глазах визжащей матери разорвал лоно ее дочери, впервые пришедшей работать на поля, а в ответ на угрожающие выкрики и мольбы других подоспевших женщин напомнил им, что он – человек вождя, так что пусть держат себя в руках и терпят своего череда молча. В этот же день на глазах соплеменников Пугана подняли на дыбу и отхлестали палками до черноты. Удовлетворенный народ поутих. А воины в своем насилии стали несколько обходительнее.
Жигалан тогда был обвенчан с Мальвой – нежной, как цветок аргемоны, и покорной, как акинак в его мускулистой руке. У них был сын, что уже прыгал на двух ножках. Другие воины смотрели на них издалека с насмешкой.
– А ты уверен, что он от тебя? – пошутил как-то один, за что Бьющий в Грудь обломил ему ударом сразу два зуба.
Остальной взвод встал тогда на сторону шутника. Больше ни у кого из воинов не было семьи, а при одном лишь упоминании слова венец, мужчины с презрением сплевывали на землю. Неуважение к своему собрату, закованного не только в латы, но и в семейные узы, с каждым днем только нарастало.
Да плевал он на их неуважение. Мочился он на их узколобые понятия. Жигалана беспокоило только одно – если его единодушно изгонят из воинской братии, над его семьей нависнет большая опасность в лице старых друзей.
Но у его чуть ли не единственного друга на тот момент, Макхаки, что не уставал убеждать остальных братьев в достойности Бьющего в Грудь, имелись некоторые мысли о том, как можно было восстановить к себе уважение.