Железо - стр. 41
Голова Ачуды мотнулась, взметнув гривой черных волос, но тут же грудь отца полоснуло чем-то острым – падая, сын успел взмахнуть криком. Упав и перекатившись, он прыгнул мимо загребущих рук Жигалана, и те схватили воздух. Но отец успел лягнуть ногой и попасть ему под ребра – сын отлетел прямо к своему копью. Схватив его и молниеносно вскочив на ноги, он замер в боевой стойке. Его глаза горели, а на скуле блестела кровяными капельками ссадина.
– Ах ты гаденыш! – гаркнул Жигалан и прыгнул к нему.
С силой брошенный кулак пролетел мимо над виском, задев лишь прядь волос, и пробил стену из глины. Ачуда проскочил под его локтем и наотмашь древком подсек ему ноги.
Жигалан со стоном рухнул на колени, но рука осталась в стене – окровавленный кулак торчал по другую сторону, застряв в осколках глинобитно-травяной смеси. От попыток его вытащить острые камешки впивались в ладонь только сильнее.
– Бьющий в Грудь? – едко спросил сын. – Или Бьющий, как Дурак?..
Схватив с собой железный кулон – оплавленный комок в форме летящей птицы, оставшийся после матери, – Ачуда хлопнул дверью.
Жигалан с кряхтением поднял себя на ноги и уперся свободной ладонью в пробоину. Кулак был в плену стены и вырвать его оттуда, не располосовав полруки, было нельзя. Отдышавшись, он провел пальцами по своим губам, подбородку – те были в крови из прокушенного языка. Пластины грудных мышц перечеркнул длинный порез. Сплюнув красной слизью, он улыбнулся. Его сын умеет за себя постоять. А умел бы, не воспитай он его своим отсутствием?
Раскрасневшиеся глаза воина тронула ностальгическая поволока. Он вспоминал мельтешащую стену из зарослей высоких початков кукурузы. Тогда они были зеленее, рослее и гуще… и страсти, происходившие в них, кошмарнее…
Тринадцать долгих зим тому назад, если шрамы на плече не врут, все женщины и девушки их племени только еще начинали медленно и нехотя осознавать, в каком аду им теперь предстоит жить. Возделывание кукурузы было делом кропотливым и неблагодарным. Ог-Лакола рассчитывался с ними только единожды, в период урожая, не ведя персональных подсчетов о проделанной работе. Во все остальное время женщины возвращались домой ни с чем. Воровство на поле каралось жестоко, а за тем, чтобы оно не происходило, должны были внимательно следить воины. Воины следили, и очень внимательно, но не за початками, как ожидалось, а за земледельщицами, ковыряющимися в земле на четвереньках.
Никто из располагавших властью не желал всерьез вслушиваться в рассказы потерпевших, никто не отвечал на их мольбы учредить охрану от самих охранников – число похотливых мужчин в кирасах, что ошивались на плантациях, только росло, а защищали они разве что друг друга, если на них жаловались.