Вешние воды - стр. 4
Скриппс стоял рядом с путями, а длинный черный состав стучал колесами среди снегов, проходя мимо него. Все вагоны были спальными. Шторки опущены. Из щелок под темными окнами сочился свет, пока проезжали вагоны. Поезд не грохотал, как мог бы, если бы шел в другую сторону, потому что карабкался по склону Бойн-фоллз. Вверх он шел медленнее, чем под гору. Но все равно слишком быстро, чтобы Скриппс мог заскочить. Он подумал, как мастерски заскакивал в продуктовые вагоны, когда был мальчишкой в коротких штанишках.
Длинная черная вереница спальных вагонов прошла мимо Скриппса, стоявшего у путей. Кто были люди в этих вагонах? Американцы, копившие деньги, не просыпаясь? Может, матери? Может, отцы? Может, среди них были любовники? Или европейцы, представители изношенной цивилизации, измотанные войной? Хотел бы Скриппс знать.
Последний вагон миновал, и поезд стал удаляться. Скриппс смотрел, как хвостовые красные огни исчезают в черноте, сквозь которую мягко падал снег. Под рубашкой у него трепыхалась птичка. Скриппс двинулся вдоль шпал. Он хотел той же ночью добраться до Чикаго, если получится, чтобы начать работать с утра. Птичка опять затрепыхалась. Она уже набралась сил. Скриппс накрыл ее рукой, чтобы унять ее птичьи трепыхания. Птичка успокоилась. Скриппс побрел дальше вдоль путей.
Если подумать, ему не обязательно идти в Чикаго. Есть и другие места. Ну и что, что этот критик, Генри Менкен [3], назвал Чикаго литературной столицей Америки? Есть еще Гранд-Рапидс [4]. Как только он окажется в Гранд-Рапидс, он сможет открыть мебельный бизнес. Так состояния сколачиваются. Молодые парочки, обсуждавшие на вечерних прогулках обустройство дома, только и говорили, что о гранд-рапидской мебели. Он вспомнил вывеску, которую видел в Чикаго мальчишкой. Это мать указала ему на нее, когда они ходили босиком от двери к двери там, где сейчас, наверно, Петля, и просили милостыню. Вывеска нравилась матери ярким сверканием электрических лампочек.
– Прямо как Сан-Миниато в моей родной Флоренции, – сказала она Скриппсу. – Глянь-ка, сын мой, – сказала она, – настанет день, и твою музыку будет играть симфонический оркестр Фиренци [5].
Скриппс, бывало, часами смотрел на эту вывеску, пока мать спала, закутавшись в старую шаль, там, где сейчас, наверно, отель «Блэкстоун». Вывеска производила на него большое впечатление.
«ПОЗВОЛЬТЕ ХАРТМАНУ ОБУСТРОИТЬ ВАШЕ ГНЕЗДЫШКО», – гласила вывеска.
Она переливалась всеми цветами. Сперва ослепительно белым. Он нравился Скриппсу больше всего. Затем вспыхивал нежно-зеленый. Затем красный. Как-то ночью, когда он лежал, прижавшись к теплому боку матери, и смотрел, как сверкает вывеска, подошел полисмен.