Венецианская дева - стр. 46

*Вене́тский язы́к — один из романских языков. Распространён на северо-востоке Италии, прежде всего в области Венеция. Традиционно относится к «итальянским диалектам».

13. Глава 13

Этот странный незнакомый мужчина называл Хэйвуда Альбой и представился странным именем Бонфанте Антонио Демиано. Что это значило? Где они оказались? Неужели в Италии? Если так, то как такое возможно? От вопросов у Джеммы ломило виски, от вопросов и плача малыша Бенета. Она понимала, что его успокоит только еда, молоко, и все-таки продолжала укачивать его снова и снова, уже, кажется, больше не в силах остановиться. И когда Хэйвуд помог ей забраться в повозку, она все равно, даже сидя на жестком сидении, продолжала раскачиваться на месте, как камыш на ветру. Он в какой-то момент положил руку ей на спину, наверное, успокаивая, и Джемма, замерев на секунду от непривычной той ласки, действительно ощутила, как стало легче дышать.

– Как... ты? – спросил по-английски. – Держишься?

И она честно призналась:

– Устала. И совсем не понимаю, что происходит! – Глянула на слугу, погонявшего лошадь. – За кого он нас принял? И почему?

– Я и сам в полной растерянности, – Хэйвуд тоже был честен, и складка, пролегшая на его лбу, лишь подтверждала им сказанное. Девушка знала, он полагал, что отвечает за них – Джемму и Бенета – и потому волновался вдвойне. Она вспомнила, как он прятал их за спину, выйдя из леса, и внутри разлилось тепло. Какой бы сильной она не ощущала себя, разделить с кем-то столь странное приключение было приятно...

– … Так вот я и говорю: едва нотариус, которому вы написали, сообщил мне о вашем приезде, как Бонфанте будто вожжой под хвост получил, уж простите, сеньор, за такое сравнение, – рассказывал, между тем, мужчина на козлах. И Джемма прислушалась, догадавшись, что Хэйвуд о чем-то расспрашивает его. – Я тут же вернулся домой и сказал своей Фаустине: «Сердечная моя госпожа, наше время настало: молодой сеньор Альба возвращается в «Сasa del selice». Поднимайся, мы идём проветривать комнаты!» Должен заметить, сеньор, – встряхнул он вожжами, – дом не в лучшем своем состоянии, как бы ни грустно было это признать. Он слишком долго простоял без хозяев... Стены вспухли от сырости, а пауки затянули углы густой паутиной. Мы с Фаустиной прогнали их, как могли, и протопили камины, чтобы справиться с сыростью, но боюсь, этого мало, сеньор. «Дому с ивами» нужен ремонт и много-много усилий, чтобы он стал таким же, как прежде... Эх, – вздохнул Бонфанте, – помню, как ваши родители только-только в него заселились: молодые, влюбленные, они превратили его в свое семейное гнездышко, полное света, любви и тепла. Я тогда был еще не женат, – поведал мужчина, – хотя мы с вашим отцом были ровесниками, и, наблюдая за ними, мечтал и сам найти свое счастье. Свезло мне года черед четыре, когда я встретил свою Фаустину, но вам это, ясное дело, неинтересно. Лучше расскажите, сеньор, где вы жили все эти годы? И что случилось с вашими матушкой и отцом? – Говоривший доверительно наклонился к сидящему рядом Хэйвуду и даже голос понизил: – Помню, как они уезжали: поспешно, втайне, будто сам чёрт гнался за ними. Хозяин мне так и сказал: «Не знаю, вернемся ли мы, Бонфанте, но сейчас нам нельзя оставаться. Помоги собрать вещи, и побыстрее!» Я и помог, а что сталось с ними потом так и гадал все эти годы...