В жаре пылающих пихт - стр. 5
Всадники перемещались весь вечер и половину прохладной ночи, потом остановились. Кареглазый, сидя со скрещенными ногами и обняв короткоствольный винчестер, бессонными глазами вытаращился в смолянистое небо, где холодными радиоляриями мерцали звезды, словно в океаническом иле. Эти нечеловеческие глаза, закрепленные на огненных колесах, катящихся по вселенной. Он слышал собственное дыхание как нечто бесконечно далекое. Несгораемые просторы атмосферного давления.
От пламени костра посреди равнины воронкой поднимались, как мотыльки, вращаясь по неправильной спирали и присоединяясь к небесным светилам, крохотные ярко-красные искорки в ночном безветренном воздухе. Словно высеченные из раскаленного камня, они прочно увековечивали себя в этом мимолетном мгновении.
Горбоносый, растянувшись на попоне, спокойно покуривал, отводя руку в сторону, к костру, стряхивал в огонь пепел. Затем сжег окурок и без интереса принялся разглядывать черно-синие дужки грязи под ногтями.
Эй, милок, сказал Холидей.
Кареглазый встрепенулся и, оглянувшись, большим пальцем неуверенно ткнул себя в грудь.
Ты ко мне обращаешься?
К тебе, к тебе, милок. Я же вас по именам не знаю.
Кареглазый спросил. Ну, чего надо?
У меня во рту – что в твоем сортире, как дерьмом намазано, дай горло промочить.
Холидей, жадно глядя на флягу большими глазами, непроизвольно зализывал кровоточивую ямку на месте выбитого зуба. Длиннолицый, сложив ногу на ногу, перелистывал карманную библию, расстаться с которой для него было все равно, что потерять душу. Горбоносый, надвинув край шляпы на глаза, отдыхал. Кареглазый потупил взгляд и отвернулся.
Ну, чего глазеешь по сторонам? спросил Холидей. У тебя что, права голоса нет? Что ты чужого одобрения доискиваешься, как облезлый пес кости?
Эй, а ну заткнись!
Ну ладно, не скули. Просто дай мне чертовой воды.
Кареглазый медленно и будто с опаской изменил положение тела и, отложив отцовский винчестер, поднялся на ноги.
Ну, не тяни резину, милок. Умираю как пить хочу.
Горбоносый отодвинул шляпу и протянул кареглазому флягу.
Дай ему воды, черт тебя подери! сказал он.
Молодой ковбой взял флягу, откупорил и, присев на корточки, сунул горлышко между потрескавшихся от жажды губ Холидея.
Вот, милок, буду должен! И за фляжку и за лошадь мою. Зовут тебя как?
Не твое собачье дело.
Длинное имя, а покороче?
Могу еще по зубам врезать. Хочешь?
Кареглазый закупорил флягу и протянул горбоносому маршалу.
Угомонись, малец, вяло проронил маршал. Они помолчали. Молчание затягивалось. Ночь не спешила кончаться.
Меня вот что интересует, ради чего вы тут? Сколько денег за мою голову выручите, а, господа джентльмены? А главное, даст ли это вам благоопеспечение и богатство? Нет, я очень сомневаюсь. Не обогатитесь, не прославитесь моей головой, ибо я не ангел пустыни, а заказчик ваш – не есть царь Аристобул. Не ради богатств, а ради чего? Может, ради каких-нибудь царств? Земных или небесных? На царство мою голову променяете? сомневаюсь, господа. Что вам дадут за меня, чему рады будете? Может, счастье? Удачу? Ничего вы не выиграете, если меня продадите. Только проиграете, ибо смерть моя – для бога, а не для вас, судьи. Хлеб и зрелища, вот что для вас. Только одно. Вы Голиафы, а я – есть Давид. Множество хлебов для вас и зрелищ.