Трущобы Петербурга - стр. 1

ИВАН ДЕМЕНТЬЕВ, НЕСМОТРЯ на то что было воскресенье, работал в поте лица своего. Это было буквально так, потому что июльское полуденное солнце обжигало своими горячими лучами всю окрестность, так что остальные обитатели села Подозерья предпочитали отдохнуть после сытного обеда где-нибудь под навесом, на сеновале или в огороде, под тенью развесистого дерева.

Дементьев, рослый, красивый мужик, которому еще тридцати лет от роду не было, весь обливаясь потом, возился у себя на дворе, врывая в землю столб, одному ему только известно, к чему предназначенный. Он еще не обедал, и его жена Марьюшка положительно выходила из себя, то ставя на стол превосходные вареники со свининой, жирные щи, то опять убирая их обратно в печь уже остывшими, к величайшему неудовольствию кота Васьки, тоже проголодавшегося и с нетерпением ожидавшего, когда хозяева сядут обедать.

Дементьевых было два брата. Один из них – Иван, младший, женившийся года три тому назад и живший своим хозяйством, а другой старший, Матвей, живший постоянно в Петербурге. Он был старшим дворником в одном из богатых домов, получал хорошие доходы и в своих письмах не мог нахвалиться своим житьем, причем не забывал своей деревенской родни, посылая им подарки и деньги. Да и родни этой было немного, – раз, два, да и обчелся: старушка-мать, жившая у Ивана, брат с женой и родной дядя Елизар с женою, и больше никого. Иван считался одним из справных мужиков в селе. Изба у него была отделана заново и отличалась чистотой и опрятностью. Был довольно обширный огород, овощи с которого он продавал в городе. Обрабатывал поле, часть которого принадлежала его брату, – все, понятно, не один, а нанимая поденщиков и поденщиц, которых было немало, благодаря тому, что через село проходила большая шоссейная дорога, по которой то и дело проходили пешеходы обоего пола, которые и нанимались на работы, чтобы запастись средствами на дальнейший путь.

Хозяйство вести – не бородой трясти, как говорит русская пословица, и вообще дело очень нелегкое, и потому муж и жена работали не покладая рук, пренебрегая даже праздниками, чему справедливо возмущалась мать Ивана, старушка Иринья.

И теперь, придя из церкви, она терпеливо ждала, когда сам бросит работу и сядет за стол, хотя в душе очень сердилась за то, что сын и его жена живут, по ее мнению, по-питерски, не почитая праздничных дней, работают даже во время обедни.

«Почитай и совсем дорогу забыли в храм Божий, – думала она. – Будет ли из этого толк какой-нибудь?»

А Иван знать ничего не знает. Он вставил столб в землю и, засыпав яму землей, начал старательно утрамбовывать.

– Ваня! – крикнула ему из окошка жена. – Иди обедать, шти стынут.

– Сейчас! – слышится ответ.

– Чево сейчас! Маменька от обедни пришедши, есть хочет… Аль до вечера работать будешь, што ли?

Иван бросил в сторону трамбовку, обтер рукавом рубахи пот с лица и пошел в избу.

За ним, виляя пушистым хвостом и облизываясь, пошел огромный пес Михрютка, до носа которого доносился вкусный запах щей. Но ввиду того, что у наших крестьян пускать собак туда, где находятся иконы, не принято, то перед носом Михрютки была захлопнута дверь, и пес, сбежав с крылечка, уселся под окном и начал лаять, чтобы напомнить о своем присутствии.

– Ишь какую моду завел! – сердито заговорила мать, когда Иван, перекрестясь перед иконами, уселся за стол. – Люди добрые Богу молятся, а он словно басурман какой работает! В неделе дней мало у тебя, что ли?

– Мало и есть! – ответил Дементьев, откупоривая приготовленную для него сороковку. – Не увидишь, как день пройдет, туда-сюда, то в поле, то в огороде, глядь – и солнышко закатилось, и выходит, что будто и не делал ничего.

– Нетто у тебя одного такое хозяйство? – продолжала старуха. – Вот у Еремеевых хозяйство не меньше твоего, а вот управляются. А придет праздничек, в храм Господень сходят, а день отдыхают. Вот сегодня отец Павел проповедь сказывал. Во всех землях иностранных, где вера не такая, как у нас, не православная, и там празднички чтут, в церковь ходят, а в свободное время Библию читают, и не пьянствуют и проводят день честно и благонравно! И никогда, сказывает, такому человеку пути не бывает.