Тревожный Саббат - стр. 18

– Она справится, – тихо сказала Ингрид.

А Чайна протянул ей термос с горячим чаем:

– Выпей, он с женьшенем и фенхелем. Эти растения наводят на правильные размышления.

– Угости и меня, – усмехнулся Заратустра. – Мне тоже не помешает подумать.

Через несколько минут лицо фаерщика просветлело:

– Ты странная и необычная девушка, Ким. И я хочу поговорить с тобой в таком же странном и необычном месте. Давай на сегодня закончим с тренировками. Гораздо важнее узнать твою душу. Ингрид, у тебя на сегодня веера. Я хочу увидеть, наконец, законченный номер «Тревожный Саббат», не забывайте, что у нас скоро важное выступление.

– Что? Ты издеваешься? – возмутилась Ингрид. – Да у меня там конь не валялся. И хореография хромает.

– Ну, хотя бы черновой вариант, – попросил Заратустра. – Время идет. Мы должны выдать нечто особенное.

– В таком случае оставьте меня одну. Чайна лишь сбивает своими неуместными замечаниями. Вот когда полностью придумаю номер – пусть и критикует.

– Окей,– согласился фаерщик, – Чайна поедет с нами в дом, который много лет принадлежал моему роду.

Фамильное гнездо Асмодея располагалось в старом районе, где памятники архитектуры XVIII века соседствовали с убогими домишками пятидесятых годов XX века. Хотя он находился в двух шагах от центра, воздух был очень чистым, а по деревянным мосткам бродили куры и даже козы.

Дом, стоявший на холме, превзошел все ожидания девушки. Сложно было представить более нелепое и вычурное сооружение. Три каменных крыла, выкрашенные в зеленый цвет, две башни с круглыми окнами, один деревянный пристрой.

«Наверное, архитектор был шизофреником, – улыбнулся Заратустра. – «Кстати, кирпичная часть появилась только во второй половине XX века. А еще в доме есть ротонда, что весьма необычно для такого строения».

Довольно большую площадь занимал запущенный сад с сохранившимися мраморными скульптурами.

– Остатки роскоши былой, – прокомментировал Чайна.

– Сентиментальщина, – скривился Асмодей. – А вот дом мне нравится. Построили в середине XIX века, а в начале XX мой прадед привел здание в нынешний вид. Ротонда – его рук дело.

– Наверное, это был необычный человек, – предположила Ким.

– Да, ницшеанец и философ. Видите северную башню? С нее прадед вел метеорологические исследования. А еще у него был собственный кружок, состоявший из искателей смысла жизни. Так называемого Шаолиня.

– Чего-чего? Китайского монастыря? – удивился Чайна.

– Нет, это некое мифическое место, где каждый находит свое счастье. Типа Шамбалы или Китеж-града.

– Я знаю, что такое Шаолинь, слышала от отца, – кивнула Ким.