Тень измены - стр. 25
После обеда Тимофей Ильич с сыном ушли, Александра осталась возле брата, а мы с Никифором решили прогуляться по округе и найти ту самую дорогу, по которой ехал мужик на телеге.Дождь продолжал идти, но уже не такой сильный, превратившись скорее в морось.
Мы дошли до леса и побродили вдоль опушки около четверти часа, пока не услышали лошадей. Они фыркали, негромко ржали и били копытами.
– Что-то кони нервничают, – сказал Никифор, прислушиваясь.
Мы пока ничего не видели, и оставалось только догадываться, что беспокоило животных.
– Подойдем тихо, чтобы нас не заметили, – предложил я.
Деревья – березы, клены, ясени – росли близко друг к другу, их редеющие кроны уже начали окрашиваться в цвета осени.
Мы с Никифором крались вперед, почти соприкасаясь плечами, и старались держаться ближе к стволам, чтобы в случае чего, спрятаться за ними.
Сначала послышались мужские голоса. Потом в ноздри ударил запах: он напоминал вонь разделываемой туши, только еще хуже. Пришлось даже прикрыть ладонью рот и нос, чтобы не ощущать запаха гнили, которую обнаружили деревенские жители.
Мужчины стояли на тропе полукругом, спинами к нам. Хозяйский сын Пахом возвышался над всеми. Его рыжие волосы торчали в разные стороны – как будто у него на голове горел маленький костер. Тимофей Ильич стоял рядом с ним.
– Хочу поглядеть, на что они смотрят, – сказал я, желая подобраться поближе.
Мой шепот пощекотал Никифору ухо, и он, позеленевший от смрада, сморщил нос и кивнул.
– А я, ваша Светлость, не хочу. Воняет здесь ужасно, – буркнул он.
– Ну и ладно. Оставайся, я один пойду, – огрызнулся я.
– Погодите, – зашипел он мне в спину. – Не подходите близко.
Я ухватился за ближайший сук и подтянулся. Вот уже с высоты глядел на макушки мужчин. Но понять, на что они смотрят, по-прежнему не получалось.
Следовало перебраться на другую ветку, чуть повыше… Но лучше бы я остался на земле, рядом с Никифором!
Сразу за кругом мужчин лежал юноша или, точнее, то, что от него осталось. Он лежал на боку, согнув ногу, как тряпичная кукла, небрежно брошенная на пол. При виде его, валяющегося на земле, точно забытый мусор, мое сердце наполнилось тоской. Я на мгновение отвернулся, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу.
На вид покойному было лет семнадцать-восемнадцать. Он был одет в простые домотканые штаны, рубаху и поношенный армяк. На ногах обмотки и лапти. Голова у него отсутствовала. А также кисти. И голову, и кисти, похоже, неумело отделили от тела. На запястьях лохматились клочья кожи, а из обрубка шеи, на том месте, где когда-то была голова, торчал зазубренный конец сломанного позвоночника.