Святитель Тихон Задонский - стр. 6

Другое воспоминание святителя Тихона, относящееся к этому же времени, яснее показывает начатки его духовной жизни. «Когда я учителем был, – пишет с его слов келейник, – я и тогда привычку имел и любил ночное время без сна провождать, и занимался либо чтением душеполезных книг, либо душеспасительными размышлениями… В месяце мае ночь была весьма приятная, тихая и светлая: я вышел, из кельи на крыльцо, которое на северную сторону было и стоячи размышлял о вечном блаженстве. Вдруг небеса разверзлись, и там такое сияние и светлость, что бренным языком сказать и умом понять никак невозможно; то только сие было кратко, и паки[5] небеса во своем виде стали, и я от того чудного явления более горячее желание возымел ко уединенной жизни; и долго после оного видения чувствовал и восхищался умом, да и ныне, когда вспомню, то ощущаю в сердце моем некое веселье и радость». Из этого рассказа видно, что Тимофей, еще будучи бельцом[6], приобрел, по его собственному выражению, привычку бодрствовать по ночам и проводить их в чтении книг или в душеспасительных размышлениях, а такое бодрствование, по словам Исаака Сирина, дает «душе подвижника херувимские очи, чтобы непрестанно возводить ей взор и созерцать небесное зрелище». Это расположение с молодых лет к душеспасительным размышлениям, при дальнейшем упражнении, возросло до постоянного богомыслия[7] и действительно дало его душе херувимские очи.

Видна здесь и его особенная любовь к красоте природы, по которой он уже и тогда от мысли о мире видимом возносился к размышлению о мире духовном, – невидимом, от наслаждения, например, красотой прекрасной майской ночи, тихой, светлой, приятной, – к размышлению о вечном блаженстве на небе. Такое свойственное подвижникам упражнение в душеспасительных размышлениях порождает пренебрежение к миру и вместе с этим полагает начало в человеке «всякого доброго движения, ведущего его к жизни». «И если человек не погасит в себе эти святые помыслы житейскими связями и суесловием, то они поведут человека к глубокому созерцанию, которого никто не в состоянии изобразить словом» – в чем, впоследствии, действительно преуспевал свт. Тихон. Удостоившись таким образом созерцать и ощущать небесные радости, он через то был воззван к подвижнической жизни, так как «благодать сия дается от Бога тем, о ком известно, что им действительно подобает удаляться от мира сего к лучшей жизни».

После этого благодатного видения Тимофей Соколовский, по собственному его признанию, возымел более горячее желание к уединенной жизни. Напрасно его родственники, желая иметь в нем для себя опору, упрашивали его выйти на какое-нибудь священническое место, разумеется, со вступлением в супружество. Избранный совсем к другому положению и служению, монах в душе и жизни, Тимофей помышлял только об оставлении мира и поступлении в монашество, об уединении и беспрепятственном упражнении в душеспасительных размышлениях. И он, вероятно, давно бы исполнил свое желание, если бы не то обстоятельство, что в Новгороде долго не было архипастыря. И потому, как только епископ Рязанский Димитрий (Сеченов) был сделан архиепископом Новгородским, Тимофей немедленно подал на его имя прошение о своем непременном намерении вступить в монашество и получил на это архипастырское разрешение.