Соседи - стр. 24
Поэтому Даник вырвал плечо из цепких пальцев Шубы и быстро зашагал прочь, не оборачиваясь.
Целый день он мотался по солнечному Горькому и жалел себя долго, со вкусом. Наверное, будь он постарше, довел бы себя до боли в сердце. Но Даник был полностью здоровым, крепким сопляком, поэтому у него всего лишь заболела голова от усиленных мыслей.
“Мать считает, что я уезжаю с театром. В театр я позвоню и скажу, что в школе не отпустили, – решил он, наконец, устав от бесполезных метаний – А сам я могу быть, где угодно”.
И сразу стало как-то легче и спокойнее, словно с рук и ног упали кандалы. Даник стоял на высоком берегу Оки, свободный, никому ничем не обязанный и никому не нужный, словно бывший каторжник Жан Вальжан из романа «Отверженные». Внизу неторопливо проходил небольшой двухпалубный прогулочный теплоход, направляясь к Стрелке – месту, где река Ока встречается с Волгой и дальше огромные реки несут свои воды вместе, рука об руку – к Чебоксарам, Казани, Саратову, Сталинграду…
Хорошо бы построить плот и отправиться на все лето в путешествие по реке, словно Гек Фин и Джим по водам Миссисипи, удить рыбу и лишь на ночь причаливать к берегу. И позвать с собой только самых надежных товарищей…
И подумав об этом, Даник вспомнил другую реку, холодную и быструю, на берегу которой он когда-то жег костры и пек картошку на углях, и рядом был верный, надежный товарищ Ленька, с которым можно говорить почти о чем угодно, не боясь, что он станет смеяться. Теперь оставшемуся в полном одиночестве Данику мучительно захотелось, чтобы все стало по-прежнему.
А ведь Ленька сейчас в «Краснополье». Добраться туда нетрудно: даже если безбилетника выставят из автобуса на полдороги, можно доехать с попутным грузовиком-молоковозом. И нет, он, Даник, не собирается навязываться или униженно просить помощи! Он просто соскучился, так почему бы не съездить в гости к старому другу?
Глава 4. Пояс Лирниссы
Сначала все складывалось как нельзя лучше. Рано утром Даник доехал на трамвае до конечной, где городские многоэтажки уступали территорию утопающем в зелени разномастным домикам садовых товариществ. Там перебрался через железнодорожную насыпь и срезал путь через частный сектор. Однажды ему пришлось даже перейти по шатким досточкам ручей, рискуя единственными приличными брюками. Наконец, Даник вышел к одинокой автобусной остановке.
От одуряющего запаха цветущей черемухи кружилась голова. Остановку украшало мозаичное панно: женщина в косынке протягивала огромный сноп сена, а над ее плечом улыбающийся тракторист занимался сельхозработами. Остановка была старая, и кто-то уже успел испортить картину, выколупав колхознице и трактористу глаза. По-прежнему улыбаясь, они смотрели на прохожих пустыми белыми провалами. Данику почему-то стало жутко, и тогда он, привыкший на страх отвечать дерзостью, деланно засмеялся, помусолил химический карандаш и, встав ногами на скамейку остановки, дорисовал колхознице огромные уши, а трактористу – роскошные, словно у композитора Шуберта, бакенбарды. От художеств его отвлекло неприятное ощущение, что кто-то смотрит в спину. Даник испуганно обернулся – и сам устыдился мимолетного страха – остановка была пуста.