Соломенный век: Сутемь - стр. 61
Медвежонок долго и горько плакал. Прибежав попозже, когда закончилась яростная схватка, он поначалу не решался приблизиться, и только когда обошёл лежащих на земле с другой стороны – где человек не мог его увидеть – подкрался к матери. Она была ещё жива, но дышала всё реже и с большей натугой. Морда лежала на земле в лужице крови, вытекающей из пасти, глаза были закрыты. Она умирала. Всё, что сейчас ещё оставалось, это отсчитывать замедляющиеся вздохи в ожидании, какой из них будет последним.
«Мама, мама! – взволнованно шептал медвежонок, тычась своей мордочкой в залитый кровью нос матери. – Тебе очень больно? Вставай, пойдём отсюда!»
Мать не отвечала. Каждый выдох вырывался из неё клокочущим стоном, которые становились всё тише. В последнем – еле слышное «Мишутка…», потом дыхание угасло и тело медведицы больше не двигалось.
«Мама, вставай!» – отчаянно просил медвежонок; рыдая, метался из стороны в сторону – то отсюда боязливо выглянет, то оттуда, то на задние лапы привстанет: не встаёт ли человек? Нет, не вставал, продолжая так же вяло лежать. Медвежонок то за голову мать потрогает, то за плечи, пытаясь расшевелить – и всё продолжал тихо стенать: «Мама, вставай, пожалуйста…»
Он знал, что такое смерть – видел уже, но никак не мог смириться с тем, что это случится с его матерью. Как такое возможно – ведь она самая сильная! Только что ещё была такая живая (пусть и немножко нервная – переживала она очень), а теперь… Теперь её человек убил. Зачем, за что?
А вдруг это и есть тот самый Лунный зверь? Хотя странновато маленький он для самого сильного зверя на земле. Но он смог побороть медведицу, а его, недоросля, уж тем более переборет! Надо спрятаться от него…
Прижавшись к матери (бедная моя, какая же ты сильно расцарапанная!), медвежонок сжался в комочек и закрыл глаза. Пусть думают, что он тоже мёртвый (один глазик подглядывает из-под лапки, если вдруг кто-то появится). Прочувствовав теперь всю боль безвозвратной утраты, медвежонок тихо заплакал. Как плачут только звери: беззвучно, одними слезами, со скованным от горя сердцем.
«Прости, мама, – мысленно по-медвежьи скорбел он, – прости, это я, наверное, виноват, что тебя убили. Ты ведь меня защищала… Я полежу ещё немного под твоим боком, пока ты тёплая и пахнешь родной мамой, а потом пойду сам добывать себе еду. Я и тебе ягодок принесу, перед мордочкой положу. На прощание. Чтобы ты знала, что я тебя люблю».
Аким не смог больше встать. Ему удалось вывернуться из-под навалившейся туши медведицы, но полученные раны были слишком тяжёлыми: разодранный бок, перекушенная рука (по ощущениям – откушенная), на спине горели глубокие следы от когтей, запущенных в них при смертельном обхвате. Привалившись к туше, Аким истекал кровью.