Сны Персефоны - стр. 37
— Зачем тебе эта Кора? Она тощая, подержаться не за что. Она глупая, если думает, что можно покинуть такого мужчину надолго, она…
Персефона не дослушала: сжав кулаки, она отпрянула от котла.
— Отвлеки Аида под любым предлогом, — строго, по-владычески, распорядилась она. — Я хочу поговорить с этой тварью один на один.
Геката плотоядно оскалила острые зубки. Уж она-то не была дурой из тех, кто полагает, будто весна — это цветочки да птичьи трели. Кто думает так, тот никогда не видел весеннюю бурю. И вот сейчас такая намечалась в Подземном царстве.
Геката убралась, а Персефона вновь вернулась к… подглядыванию.
Она заметила, что Аид спешно покинул свою подругу, не озаботившись даже её удовлетворением. И хотя вслед ему неслись недовольные вопли нимфы, Владыка Подземного мира, надо отдать ему должное, даже не оглянулся.
Вот тогда-то Персефона и явилась пред ней.
Незадачливая нимфа всё ещё костерила Владычицу, выпутывая из своих ужасных волос щепки и водоросли.
— Ну, здравствуй, соперница! — почти нежно пропела Персефона, приближаясь к ней.
Та вскинула на неё глаза — болотные, мутные, в куцых ресницах — и хмыкнула:
— О, прибыла царица. Только ты опоздала. Он — мой.
— Да ну? — ласково продолжала Персефона, сейчас, несмотря на свой невысокий рост, она буквально нависла над сидящей на берегу Коцита[10] нимфой. — Я тебе его не отдавала.
— Он тебе не вещь, чтобы ты могла его отдать или забрать, — ухмыльнулась нимфа. — И он мой. Ты поймёшь это, когда обнимешь его. Он пропах мной, Минтой, а не тобой, нарциссная богинька.
— Богинька, значит, — этому шипению могли бы позавидовать и стигийские чудовища. — И да, он не вещь, он — мой муж, тварь. — По мере того как Персефона говорила и надвигалась, голос её креп, а сама она будто увеличивалась в размерах. — Как ты посмела коснуться моего мужа, мерзавка?! — звонкая пощёчина обожгла пухлую щёку Минты. — Ты, недостойная быть даже прахом у его ног.
И тут Минта испугалась, поползла прочь. Но делать это становилось всё сложнее — руки превращались в стебли, волосы — рассыпались мелкой листвой, ноги вросли в землю. Из Минты получилась отличная серебристо-зелёная трава, пряно и свежо пахнущая, с нежными цветами — светло-сиреневыми, оранжево-коралловыми.
«Мята», — словно жаловалась она, тихо колышась.
— Ещё как мята, — ехидно отозвалась Персефона и стала собирать букет.
Когда Аид, всклоченный и немного растерянный, в одетом наперекосяк хитоне, ворвался, наконец, в их общую спальню, Персефона ждала его, как и полагается добропорядочной жене: сидела у стены, плела венок и тихонько напевала.