Сны Персефоны - стр. 39
Аид же, вместо того чтобы злиться, весело рассмеялся и ловко увернулся от летящего в него снаряда. Чаша разлетелась вдребезги, встретившись со стеной.
Тогда в Аида полетел нож, которым Персефона подрезала стебли цветов.
Аид поймал его на лету, откинул прочь, затем поймал и Персефону, вернее, маленькую эринию, которая кусалась, царапалась, брыкалась, и увлёк её на кровать. Прижал, впечатал в подушку запястья и навис над ней:
— Собственница! — сказал он. — Царица моя! Владычица! Знай, для меня не существует женщин, кроме тебя. Я, недостойный, оскорбил тебя, коснувшись другой. Но лишь потому, что сходил с ума от тоски по тебе. Она предложила, я взял. Ни я, ни она не стоим твоей божественной злости.
Она высвободила руки, обвила его шею, притянула к себе и прошептала на ухо:
— Не оправдывайся, любимый. Ты Владыка, а не смертный, которого жена застукала с другой.
— Повтори то, что ты сказала… — севшим голосом потребовал он, а глаза его потемнели до цвета самой глубокой бездны.
— Про Владыку? — лукаво спросила она.
— Нет, раньше…
— Любимый, единственный, самый нужный… Никому не отдам… — срывающимся тоном проговорила Персефона, и была зацелована.
В ту ночь он даже позволил Персефоне быть сверху, хотя при этом крепко, до синяков, сжимал её бёдра, контролируя процесс и задавая ритм: бешеный, рванный, жесткий, причиняющий боль — именно такой, какой был необходим ей, чтобы переплавить клокочущую злость в яркую страсть…
Тогда-то он и поверил, наконец, что любим. И Персефоне довелось видеть удивительное — сияющие тёплым светом глаза подземного Владыки и его счастливую улыбку, делавшую его очень молодым и очень красивым.
Четыре месяца Персефона купалась в любви и обожании, возвращая их в ответ. Прощаться в этот раз было особенно тяжело.
Вернувшись на поверхность, Кора всё ещё жила тем, Подземным, миром. И воздух не казался ей таким сладким, ручейки звонкими, а цветы и вовсе раздражали своей яркостью. Она часто отлучалась в библиотеку Тота, чтобы почитать в тишине, а люди сетовали: весна в этом году холодная.
Коре настолько не было дела ни до чего, что когда Иахе сообщила ей, расчёсывая и вплетая в волосы цветы, что у Афродиты новый любовник, она только хмыкнула:
— Последний, что ли.
— О нет! — патетически воскликнула подруга. — В этот раз, похоже, Киприда[11] серьёзно влюблена. Да и видела бы ты этого красавчика! Наш Аполлон ему не чета!
В разговор включились и подбежавшие Фено и Левкиппа. Они наперебой стали рассказывать об Адонисе. Мол, он финикиец. Его прерогатива — летнее цветение, красота, желание. Все-все нимфы влюблены в него, но разве он посмотрит на кого-то, если ему благоволит сама Афродита.