Сны Персефоны - стр. 38
Вскинув на мужа — признаться, немного ошарашенного — чистый, как умытая утренней росой зелень взгляд, она нежно улыбнулась, возложила на свои огненные волосы венок (почему цветы в нём не вяли?) и встала навстречу. Взяла за руку, заглянула в глаза.
— Мне идёт, мой царь? — тихо спросила, коснувшись тонкими пальцами венка.
— Тебе идёт всё, моя Весна, — сказал он, сгребая её в охапку. — Но куда лучше без всего.
И начал потихоньку избавлять её от одежды. Но Персефоне удалось вывернуться и чуть отстраниться от него:
— Тебе нравится запах этих цветов, мой царь? — сказала она, снова указывая на свой венок.
— Нет, Весна, — Аид уже начинал злиться, — он слишком навязчив. Из-за него я не слышу твоего нежного аромата.
— Навязчив? — удивлённо переспросила Персефона, избавляясь, наконец, от его объятий и отходя. — Разве? Не ты ли наслаждался им целый год, ожидая меня?
Аид всё понял и недобро сощурился.
— Вот как, — мягко начал он, — значит, ты всё знаешь?
Она гордо вскинула голову, радуясь, что может сдерживать слёзы. Неважно, что он сейчас с ней сделает — изобьёт, изнасилует, она всё равно скажет:
— Да, я знаю теперь, какие важные дела бывают у Владык. — Он хмыкнул, шагнул к ней, но она выкинула вперёд тонкую руку в предупреждающем жесте: — Не подходи, изменник. — Странно, но хрупкая преграда остановила его. — Как ты мог! Променять меня, меня(!), на неё? — слёзы всё-таки выступили — злые слёзы обиды и унижения. — Но теперь не придётся. Она больше не позарится на чужого мужа. Эта трава, — она швырнула в Аида пучок цветов, — твоя Минта. Наслаждайся ею, а меня — не тронь. Этими руками… что её…
Она задохнулась, сжимая кулаки.
Глаза мужа сверкнули яростью, одним прыжком, как зверь, он настиг её, схватил и впечатал в стену, а потом, зажав тонкие запястья в железном захвате над головой, впился в её губы диким поцелуем.
— Всегда… только ты… — шептал он горячечно, сдирая с неё одежду и осыпая колючими жаркими поцелуями, — я не видел её лица… только твоё…
— Мой… только мой! — задыхаясь, говорила она, жадно отвечая на его поцелуи и бесстыдно стягивая с него хитон. — Никому! Никогда! Убью любую! Уничтожу…
Аид отстранился и заглянул в его глаза, затуманенные сейчас в равной мере гневном и желанием, и вдруг — расплылся в такой довольной улыбке, словно ему только что преподнесли ценный подарок.
— Ты ревнуешь! — радостно констатировал он.
Персефона взревела, вывернулась, схватила стоявшую на столе чашу, где плавали веточки мяты, и ловко запустила в него, как диск.
— Гад! Как ты можешь радоваться?! Я и тебя убью!