Сны Персефоны - стр. 35

— Но ведь всегда остаётся Скрижаль Мироздания, где хранятся подлинные истории.

— Ровно до той поры, пока новый бог нового мира не начнёт свою Скрижаль.

— Ты думаешь, Гермес способен на такое? — сонно бормочу и трусь щекой о его чёрный с серым джемпер.

Люблю, когда Аид вот такой — домашний, в джемпере и джинсах. Одежда смертных только подчёркивает достоинства его стройной поджарой фигуры.

Аид хмыкает и снова нежно целует меня в волосы:

— Нельзя недооценивать противника, Весна. Если сомневаешься в его способностях, спроси Зевса, Посейдона, Гефеста, Афродиту, Аполлона и Ареса[6]. Да и потом — только одного из нас смертные назовут Трисмегистом.[7] Только одного будут помнить, когда Зевса на небе сменит Единый. И он ведь уже создал свою Скрижаль. Изумрудную, как твои глаза[8]. И в ней нет нам места.

Я, конечно, перечитала много книг в библиотеке Тота, но мне никогда не было дела до трудов, в которых боги говорили о природе божественного. Поэтому об Изумрудной Скрижали не имела представления.

— Но если у него уже есть Скрижаль, зачем ему ещё одна?

— Изумрудная Скрижаль, конечно, великий текст, но это — писанина для избранных. Таким не поведёшь за собой массы. Смертным надо попроще и попонятнее. Нечто максимально доходчивое…

— Как фильмы, которые смотрят Загрей и Макария?

— Именно. Книги ушли в прошлое. Современности нужны красивые яркие картинки. И ты ведь прекрасно знаешь, что Гермес умеет такие создавать…

Я вздрагиваю, коснувшись воспоминания, которое столько лет гнала от себя и прятала в глубинах сознания.

— Разве, то не было глупой шуткой? — цепляюсь за тростинку, потому что водоворот дурных предчувствий уже уносит меня.

— Нет, Весна, — грустно отзывается Аид, — то была проверка, которую я провалил.

И меня накрывает тёмной и холодной волной памяти…

Разговор об изменах случился у них внезапно, когда лежали расслабленными после особенно бурной встречи. Аид играл с её рыжими локонами, обводил кончиками пальцев нежный абрис лица и, поцеловав в уголок губ, алых и шелковистых, как лепестки роз, произнёс:

— Если ты когда-нибудь вздумаешь изменить мне — Поля Мук покажутся тебе Элизиумом.

Он сказал это буднично, уловив момент, когда её мысли походили на кисель, но как только смысл сказанного всё-таки дошёл, она сузила глаза и не осталась в долгу:

— А если ты вздумаешь изменить мне, то сильно пожалеешь.

Он почему-то не разозлился, а наоборот — самодовольно ухмыльнулся:

— Всенепременнейше, моя Весна.

Потом он собственнически сгрёб её в охапку, а она так же по-хозяйски обняла его. Они только друг друга и никого больше.