Скуки не было - стр. 68
– Против чего роман?
Моя самодовольная улыбка начала затвердевать, как десна под наркозом.
– Вы меня разыгрываете?
– Нет, я серьезно.
– Разве можно писать роман «против чего-то»?
А для чего же еще люди пишут?
Твердый взгляд бывшего политрука полон неподдельного изумления…
– Ах, так. Ну, тогда будем считать, что роман против вас.
– О, это интересно. Расскажите.
Но я как-то сразу сник. Знакомство увяло.
(Игорь Ефимов. Нобелевский тунеядец. М. 2005. Стр. 68)
Конечно, автор этого мемуарного отрывка зря так взбутетенился. Конечно, Борис в этом случае нарочно эпатировал, поддразнивал собеседника. Но это был не только эпатаж, не только дразнилка.
Во всяком случае, ответная его реплика («А для чего же еще люди пишут?») несла в себе немалую толику истинных его убеждений. И задавая этот свой неизменный вопрос («ПРОТИВ КОГО?», или: «ПРОТИВ ЧЕГО?») он и в самом деле полагал, что ответ на него лучше, точнее, чем на какой-либо иной, проявит самую суть обсуждаемого явления.
Велика ли разница?
Однажды я столкнулся с Борисом в своем подъезде – у лифта. Я решил было, что он идет ко мне, но оказалось, – не ко мне, а к Фазилю. (Тот жил тогда в точно такой же квартире, как моя, но – этажом выше). В руках у Бориса был внушительных размеров сверток. Он сказал, что это рукопись искандеровского "Сандро из Чегема", которую он только что прочел и вот, собирается вернуть автору.
А как раз в это самое время в "Новом мире" был напечатан сильно сокращенный и сильно изувеченный журнальный вариант «Сандро», который я, конечно, читать не стал (зачем, если я читал полный?), а Борис, как оказалось, прочел.
– Ну и как? Велика разница? – спросил я.
– Разница, – медленно начал Борис, видимо, стараясь подыскать как можно более точную формулировку, – как между живым х… ем и муляжом означенного органа, сделанным из папье-маше.
Слегка смутившись (не оттого, что прибег к ненормативной лексике, а потому, что, зная мои близкие отношения с Фазилем, пожалел, что высказался с чрезмерной откровенностью), он тут же добавил:
– Только вы ему, пожалуйста, этого не говорите.
Говорить об этом Фазилю я, конечно, и не собирался (зачем его огорчать?), но формулировке Бориса в душе обрадовался: вот, даже и он, "наш советский Слуцкий", тоже понимает, каким ублюдочным становится всё, что выварено в семи щелоках советской цензуры.
Без ладьи
Володя Файнберг – молодой поэт, тогдашний мой приятель, – попросил меня, чтобы я показал его стихи Слуцкому. Борис стихи Файнберга прочитал, снисходительно одобрил (он любил покровительствовать молодым поэтам) и дал ряд указаний. Первым – по важности – было такое: