Скуки не было - стр. 67
И вот теперь, задавая мне этот свой вопрос про Туркова и Огнева, Борис хотел установить (или просто скорректировать) такую же объективную, математически выверенную табель о рангах и среди критиков.
Ответить на вопрос: кто из этих двух названных им моих товарищей и коллег лучше, мне было трудно. В сущности, даже невозможно.
Я равно ценил обоих. Одного за одни его профессиональные качества, другого – за другие. Но Борис требовательно ждал ответа. И я после некоторых колебаний, теперь даже уже и не вспомню, почему, – скорее всего просто, чтобы отвязаться, – первое место отдал Туркову.
Выслушав этот мой ответ, Борис покачал головой.
– Нет, – решительно отверг он мою не слишком вразумительную аргументацию. – Огнев лучше.
И пояснил:
– Он выступил против Панферова.
Панферов принадлежал к сонму неприкасаемых, и не то что выступить против него со специально посвященной ему статьей, а просто затронуть, зацепить его имя хоть одной нелицеприятной репликой, для критика, тем более молодого, было тогда крайне опасно. Для такого поступка нужна была смелость, и не малая.
То, что смелость автора критической статьи, готовность весьма реальными жизненными потерями ответить за свою литературную (общественную) позицию было для Бориса важной составляющей дарования критика, – было мне понятно. Но почему непременно «против»? Ведь для того, чтобы ринуться в бой, не разоблачая, а защищая кого-нибудь из подвергающихся официальному поношению (скажем, Дудинцева, или – не к ночи будь помянутого – Пастернака) нужно было проявить никак не меньше смелости и отваги, чем для того, чтобы напасть на Панферова. Так почему же не «ЗА КОГО?», а именно «ПРОТИВ КОГО?» был любимый вопрос Бориса, главный его тест, с помощью которого он сразу выяснял для себя, с каким художественным, или общественным, да и просто жизненным явлением имеет он дело?
Тут к этому непременно надо добавить, что этот свой сакраментальный вопрос («ПРОТИВ КОГО?») Борис мог задать (и задавал), когда речь шла не о литературно-критической статьи (что было еще более или менее понятно), а, скажем, о каком-нибудь, еще не прочитанном им, романе:
Вот проходит, откинув седую голову и обводя зал холодным взглядом, Борис Слуцкий. В юности я увлекался его стихами, многие помню до сиз пор наизусть. Позже мы познакомились в ялтинском Доме творчества. Он вслушался в мою фамилию, покатал ее по компьютерным закромам своей памяти и через десять секунд получил оттуда нужный ответ.
– Ага, помню. Говорят, вы написали интересный роман. «Зрелища», так?
– Да.
Я был польщен. Всё-иаки ползут, значит, слухи.