Скуки не было - стр. 52
А потом Борис вдруг спросил:
– Сколько вы знаете таких историй?.. Сто?.. Двести?.. Триста?.. Пятьсот?
Вопрос был совершенно в его стиле, и я сперва воспринял его как риторический.
Слуцкий между тем требовательно ждал от меня ответа.
– Ну откуда же я знаю, Боря? – сказал я. – Разве я их считал? Вот вы расскажете что-нибудь, и тут же, как сказано у Льва Николаевича, по странной филиации идей и у меня что-то всплывает. А так, по заказу, я, наверно, и десятка не припомню.
– Ну, хорошо, – подытожил Борис. – Возьмем минимум: сто. И у меня, я думаю, набралось бы столько же. Если бы мы не поленились и все их записали, получилась бы недурная книжка. А озаглавить ее можно было бы так: «ЗАНИМАТЕЛНАЯ ДИАЛЕКТИКА».
Предложив озаглавить собрание рассказываемых нами друг другу историй этим ироническим словосочетанием, Борис, – чуть ли не единственный раз за все время нашего многолетнего знакомства, – приотодвинул на миг маску, скрывающую от посторонних глаз его истинное лицо. Ведь святое слово “диалектика” в этом контексте – это был камешек не в Хрущева, и не в Сталина, и не в советскую власть, а прямо и непосредственно в основоположников великого учения: вот, мол, полюбуйтесь, бородачи, каким бредом обернулась ваша хваленая диалектика.
Комические истории, на протяжении двух месяцев рассказываемые нами друг другу, эти исполненные черного юмора анекдоты в один миг вдруг представили передо мной все уродство нашего советского бытия не как искажение, а как единственно возможное, закономерное и неизбежное воплощение в реальность пресловутой маркс-энгельсовской диалектики.
Но Слуцкий, – скажете вы, – вовсе ведь и не вкладывал в эту свою реплику такой глубокий, обобщающий смысл. Он ведь говорил не всерьез. Это была не мысль, а всего-навсего острота!
Да, конечно. Но ведь острота, как объяснял Фрейд, – это “внезапный разряд интеллектуального напряжения”, неожиданный даже и для того, у кого она родилась, выплеск из бессознательного – всознание.
В этой внезапно сорвавшейся у Бориса с языка остроте выплеснулось, я думаю, тайное, глубоко спрятанное, на протяжении многих лет тщательно вытесняемое в подсознание, подлинное отношение прославившегося своим “комиссарством” Слуцкого к нашей родной советской реальности.
Но это – так, к слову.
А вспомнил я сейчас тот наш разговор, потому что, решив собрать некоторые свои разрозненные, в разное время записанные воспоминания о Борисе, я сперва подумал, что их тоже вполне можно озаглавить тем, им самим придуманным названием. Правда, эпитет «занимательная» тут решительно не годится. Уж очень печальна она, эта диалектика и поэтической и человеческой его судьбы.