Rusкая чурка - стр. 5
Она воткнула нож ему в горло, потом еще. Он рычал, булькал, как болотный газ, выпуская воздух разорванным кадыком, открывал рот, пытаясь вдохнуть, дергал бесполезными уже руками и смешно дрыгал короткими волосатыми ногами в одном, как-то еще держащемся на большом пальце правой ноги шлепанце. Его кровь, густая, липкая, изрыгнулась горячим фонтаном в ее восторженное, опьяненное мщением лицо, доставляя ни с чем не сравнимое физиологическое, почти сексуальное удовольствие. Кровища пропитала ее белую блузку и медленно стекала в глубокую ложбинку между грудей. Через несколько секунд он дернулся в последний раз и затих, застыв на полу в нелепой изломанной позе. Голова свисала набок, как у игрушечной тряпичной куклы. Посреди комнаты в остывающей луже одиноко стоял потерянный шлепанец.
– Третий из пяти, – ухнула в ее мозгу вернувшаяся память, – на земле очередным чуркой теперь меньше…
…Она тут же, во сне, обессилела и дальше снова спала без сновидений. Недели на две они покинули ее возбужденную головку. Но она знала, что они вернутся… До утра еще оставалось время.
Итак, Алина лежала в одинокой, горячей, разбросанной постели и читала Гитлера, выделяя галочками и звездочками понравившиеся места. Хотя так говорить не совсем правильно. Ей нравилось все, вернее, почти все из того, что она понимала, кроме конца книги, где автор, одуревший и озверевший в крепости-тюрьме Ландсберг, уже «наезжает» на Россию. Временами Алина даже жалела, что не она написала эту книгу, настолько мысли Адольфа Алоисьевича и его взгляд на мир стали совпадать с ее собственными.
«Природа противится спариванию более слабых существ с более сильными. Но в еще большей степени противно ей смешение высокой расы с нижестоящей расой. Такое смешение ставит под вопрос всю тысячелетнюю работу природы над делом усовершенствования человека…»
«Таким образом, можно отметить, что результатом каждого скрещивания рас является:
а) снижение уровня более высокой расы;
б) физический и умственный регресс, а тем самым и начало хотя и медленного, но систематического вырождения.
Содействовать этакому развитию означает грешить против воли всевышнего вечного нашего творца».
– Нижестоящая раса… Грешить против воли Всевышнего… – повторила она про себя и опять вспоминала свою жизнь в «гребаном» Дагестане в 80–90-е годы, речи местных вождей-князьков, которыми перманентно интересовались московские органы, но никак, видимо, не могли или не хотели их унять. Вспоминала слова распоясавшегося соседа Магомеда Каримова (они там все либо Магомеды, либо Ахмеды) о том, что, сколько бы она там ни трепыхалась, все равно будет «его» (потому, что его папашка был большой шишкой в местной ментовке), а он сам обязательно будет «ну, просто неприлично богатым». Богатей, твою мамину мать! Еще она никак не могла забыть обидные – то презрительные, то заискивающие – взгляды «страшных, как шайтан» Аминат и Патимат из ее класса. Ведь все парни на перемене, как пчелы, облепляли именно ее, приставая кто с комплиментами, кто с шуточками, кто просто нагло осматривал ее, а кто даже как бы невзначай пытался дотронуться до какой-нибудь части ее тела, тогда как те две страшные курицы ходили никому не нужной парочкой по школьному коридору… В классе она считалась русской. А они – кто лезгины, кто аварцы, кто чеченцы, кто табасаранцы (и не выговоришь ведь). Дружба народов, однако!..