Репрессированный ещё до зачатия - стр. 25
Я сел на ИЖ. Кивнул на кружалку за собой:
– Прошу, пан Учитель! Прокачу с именным ураганчиком! Прыгай!
Коля заколебался:
– Не-е, шишки-мышки… Нажопником[26] я никуда не поеду. Нужно мне это как зайцу спидометр. Дай-ка я лучше сам довезу тебя назад в полной сохранности…
– Мы так, двухколёсный браток, не договаривались. Кричишь, что я ас. А сам этому асу не доверяешь? Значит, не ас я вовсе, а недоучка?
Колюня хорохористо заартачился:
– Ойко да ну успокойся! Только кончай крутить яйца. Ас! Ас!! Ас, в дышло тебя!!!
Обречённо махнув рукой, – была не была! – Коля плюхнулся на чёрную кружалку за моей спиной и благословил меня многопартийным матом.
Дня через два я поскакал в командировку.
День цвёл солнечный. Полевая дорога сухая, и я летел на ИЖе как сто чертей на сабантуй в родной преисподней.
На ферме я переговорил с заведующим.
Собрался уезжать. Завожу своего коника… Никаких признаков жизни не желает подавать. Совсем не фурычит!
– Давай-ка мы тебя подтолкнём! – предложили свои скромные услуги два дюжих молодца.
– Не возражаю.
Я держу своего ИЖика за рога.
Коржики позади упираются битюжками.
С божьей помощью потихоньку разбегаемся.
Я наддал газку, и мотыч,[27] зверовато рыкнув, вырвался из моих худых бледных клешней и угрозливо понёсся.
Я и оба-два толкача сделали всё что могли. Настежь распахнули дурацкие калитки[28] и тупо таращимся, как наша тачанка без ездока с рёвом, с дымком нарезает от нас по лугу.
Успокаивало лишь то, что на пути мотоцикла никого из людей не носило.
А зиял всего-то затрапезный овраг.
Чумной ИЖ чуть не перемахнул его.
Но, слава Богу, тукнувшись передним колесом в противоположный берег, ухнул на дно оврага и покорно затих.
После этого случая я никогда не просил подтолкнуть и ездил на ИЖе года два, пока работал в Щучьем.
Июль 1959
На хуторке слеза
Начало ноября.
Шквальный ветер.
Бандитский дождь со снегом.
А в районе половину свёклы не успели убрать.
Власти закрыли все районные конторушки и выперли всех на свёклу.
Нам, редакции, тоже милостиво отстегнули участочек у хуторка Слеза.
Работалось мне легко.
Наклонился, подхватил увесистый корешок-бомбочку, быструшко ножом очистил от грязи и ботвы – шваркнул в общую кучу.
Наклонился. Очистил. Швырнул…
Наклонился. Очистил. Швырнул…
Оптимистическая музыка дорогого товарисча Моцарта!
Не работа, а сплошная гимнастика!
Но я стыдился посматривать в сторону Анны Арсентьевны.
Анна Арсентьевна, наш редактор, уже в приличных годах и даже в такую погоду на свёклу подкрасила бровки, щёчки, губки.
Она не привыкла к каторжно тяжёлой работе.
В загвазданной фуфайке, в грязных шерстяных рукавицах она трудно выдёргивала из земли свёклу за чуб, трудно счищала грязь и не бросала, а несла, пошатываясь, корень к куче.