Проиграй мне поцелуй - стр. 21
— Не помешали бы объяснения, почему именно ты агрессивно разыскиваешь помощь своему деду.
— Объяснения? — мои брови сами по себе сдвигаются. — Он — мой дедушка. Какие тут причины?
Движение, при помощи которого он молниеносно вытягивает пробку из бутылки, отзывается во мне содроганием. Будто пробку у меня из грудины вырвали. Становится неуютно даже просто сидеть, но вскочить с места не смогу.
Мой взгляд зачем-то поднимается на лицо Везувия. Его оживленный маскулинный облик искажается лишь на мгновение, когда алый язык льющегося вина касается дна хрустального бокала, но я тут же возвращаю взгляд к руке, сжимающей бутылку.
Я пытаюсь выучить по каким законам живет его тело. Потому что оно однозначно не подчиняется законам, которым подчиняются все остальные.
Невозможно представить, чтобы кто-то сумел чувствовать себя столь напряженно в собственной шкуре и при этом излучал уверенность при каждом вдохе.
Это все его голос, решаю я. Вибрирующий на какой-то аномальной частоте, низкими нотками удобряя чернозем всех несчастных душ, попадающихся на его пути.
А перед удобрением, голос добротно пропахивает чужие мозги плугом подчинения.
— А что он сделал для тебя? — смотрит Везувий на меня коротко. — Конкретно для тебя, а? Огласи список, перечисляй.
Я вынуждена к краю дивана придвинуться, чтобы хоть как-то реакцию проконтролировать.
Это… что вообще за вопросы?
Какой список? Владимир Петрович — мой дед, часть моей семьи. Другой у меня нет и не предвидится.
Да он много чего сделал! Он ведь мой дед, он наверняка помогал растить внучку.
— Очевидно, — массивным подбородком Везувий двигает медленно, но рублено. — Вот и ответ.
Даже не смотрит на меня. Распахивает нижние дверцы тумбы и еще что-то достает, неаккуратно сбрасывая на стол рядом.
— Он многое сделал! — протестую я, хотя Родин ничего толком и не сказал. — Я же его внучка.
— Сколько лет ему?
— Семьдесят шесть, — не медлю с ответом, рассматривая диковинный декантер, что блестит в руках коллекционера.
Стены номера частично обтянуты темно-синим шелком, и Везувий как раз стоит на фоне одной из декорированных поверхностей.
Он прокручивает пробку прямо зубами, а когда отпивает красное вино, то обнажается выпуклость его кадыка, и я поднимаюсь с места, чтобы…
… чтобы…
… не знаю…
… наверное, чтобы ладони вытереть об джинсы.
Принимаю от него вино, молниеносно и удивленно, когда Везувий протягивает руку. Он подготовил бокал и для меня, и это почему-то ускользнуло от моего внимания.
Я как-то не могу даже комнату до конца осмотреть. Люблю зависать на деталях, а сейчас вдруг туннельное зрение прорезалось.