Предпоследняя правда - стр. 22
– А я, – продолжил Николас, – засяду в стволе и буду копать дальше, пока не выйду на поверхность. Ну и сколько же, вы думаете, я там проваландаюсь с ручным буром, без серьезной техники?
Опять последовала долгая пауза, а затем кто-то из комитетчиков виновато промямлил:
– Двое суток. Мы уже заготовили пищу и воду, даже достали автономный космический скафандр, из тех, для Марса. Поглощение влаги, отходов организма, все как полагается. И это всяко уж лучше, чем подниматься по тому стволу, у выхода из которого ошиваются оловяшки.
– А тут внизу будет Нанс, – добавил Николас.
– Нанс будет разнимать драку на…
– Хорошо, я пойду.
Комитетчики, явно не ожидавшие такого быстрого согласия, удивленно на него воззрились.
Рита тихо, обреченно всхлипнула.
– Это все же лучше, чем быть взорванным, – повернулся к ней Николас. – Они ведь это вполне серьезно. – Он указал на маленький плоский предмет в руках Йоргенсона.
«Ipse dixit[9], – сказал он себе, – есть такое иностранное выражение. Утверждение сделанное, но не проверенное. И в данном случае мне не хочется его проверять – эта штука может натворить такого, что удивится даже наш политком, комиссар Нанс».
Он встал и ушел в ванную – и заперся на защелку. Чтобы хотя бы пару минут его никто не тревожил. Чтобы быть просто биохимическим организмом, а не президентом подземного асептичного коммунального жилого бака «Том Микс» в ремен Третьей мировой войны, основанного в июне две тысячи десятого года после Рождества Христова. Долгие, долгие годы, хрен знает сколько времени после Христа.
«Что мне нужно бы сделать, – подумал он, – так это вернуться не с искусственным органом, а с пузырной чумой на вас всех. Чтобы всех вас до последнего».
Он даже сам удивился собственной злобе, но все это было напускным, от страха и горечи. «Потому что, – думал он, пуская горячую воду и начиная бриться, – я действительно перепуган. Я не хочу запираться на двое суток в этом стволе, ежеминутно ожидая услышать, как снизу начинает пробиваться Нанс, или наткнуться по выходе на отряд броузовских оловяшек, услышавших снизу звук бура, а если даже не это, то оказаться среди радиоактивных развалин в самом пекле войны. Окунуться в чумную смерть, от которой мы бежали, спрятались. Я не хочу подниматься на поверхность за какой бы то ни было необходимостью».
И он презирал себя за такие мысли, ему было противно смотреть на свое отражение в зеркале. Даже не просто противно, он не мог на него смотреть. А бриться было надо. Тогда он открыл дверь ванной, выходящую в сторону Стью, и крикнул: