Полторы унции бога - стр. 32
Однако Ляйсан была совершенно земной и, можно сказать, точной, предсказуемой. Все наши встречи и общее время походили на расписание самолётов и поездов, которыми мы пользовались регулярно: в 8:00 прибытие, в 9:00 секс в двух или трёх позах, 10:00 — душ, обед, 11:00 — прогулка. Мы говорим о работе, о других незначительных вещах. Заговариваем о детях — Ляйсан хотела забеременеть. Свадьба и роспись ей были не нужны — это дорого и юридически невыгодно.
К моменту, когда мы расставались, мой почтовый ящик и мессенжер уже был переполнены сообщениями от Дэни, где обязательно содержался подробный рассказ о том, как она мастурбировала, как скучает по мне, как ненавидит меня, как хочет поскорее увидеться и как желает мне поскорее сдохнуть, чтобы не увидеть меня никогда.
В этой душевной дилемме я всегда знал, с кем останусь. Однако остался я в итоге с Дэни.
И, пожалуй, объяснялось это не только тем, что Дэни сумела элегантно развиртуализировать наш роман, но по большей части тем, что меня начали раздражать в Ляйсан те самые качества, которые некогда подтолкнули к ней.
Возможно, в этом и кроется основная причина того, почему в итоге большинство пар рушатся. Нам кажется притягательным нечто удивительное, малознакомое, отличное от нашего миропонимания, но спустя время это не становится ни родным, ни близким, а притягательность превращается в отторжение. Ляйсан оставалась холодна даже в моменты страсти, а я жаждал эмоций. Тех самых, что давала мне Дэни . Лишь когда я объявил Ляйсан о том, что ухожу к другой, она проявила эмоции, которые только убедили меня в правильности принятого решения. Она вдруг стала навязчива, жестока, безжалостна и к себе, и ко мне. Она угрожала Дэни , она преследовала меня, она буквально превратилась в фурию, от которой нет спасения. И всё это выглядело нелепо и страшно. Ещё чуть-чуть, и я бы возненавидел Ляйсан и самого себя за то, что был с ней.
Сейчас же я не боялся ненависти к себе, как не боялся пожалеть о том, что случилось между мной и Сарой. Я не находил этому здравых объяснений, кроме безысходности, которая будто витала над нами, пока мы пили кофе в машине, готовясь к продолжению этого утра.
Мы молчали. Сара держала свой стакан крепко, словно боясь уронить, и рассматривала в кофейном озере своё отражение. Затем, устыдившись смотреть себе в глаза, она опустила веки и откинулась затылком на подголовник.
— Вчера после твоего заявления, — заговорила Сара, — мне показалось, что я живу на этой планете последний день. Странное чувство. Мне будто сообщили, что я смертельно больна. Вот она я — жила, работала, строила планы, вертела интриги, а теперь — всё. У всего, что со мной происходило, обнаружился вполне осязаемый финал. В фильмах к смерти героя обычно как-то готовят, подбираются осторожно. И когда герой всё-таки умирает, ты морально ждёшь этого, почти смирился. Тебя не бьёт обухом по голове: «Ну, как же это?! Ну, почему так внезапно?!». Но я ощутила именно внезапность. Как в жизни. Ещё вчера ты кому-то звонил, разговаривал, слал приветы, а сегодня этого человека сбила машина — просто так. Точка. Никто тебя не готовил, никто не объяснил, что такое случается, и это нормально.