Поговорим о депрессии. Признать болезнь. Преодолеть изоляцию. Принять помощь - стр. 43

Я был уверен, что моя депрессия вызвана этими ситуативными запросами и пройдет, как только я получу постоянную должность. В 1977 году меня повысили, и я обнаружил, что депрессия на самом деле только усугубилась. Это означало, что моя «должностная версия» ошибочна и требуется изобрести новую. Однако отбросить старую оказалось непросто. Несостоятельность версии подразумевала абсолютно новое и более пугающее объяснение причины депрессии. Теперь приходилось допускать вероятность того, что источником моей болезни каким-то образом могу быть я сам, а не мое социальное положение.

К 1980 году сон, который всегда был главным барометром моего психического состояния, совершенно расстроился. Редкую ночь мне удавалось сносно поспать, большинство же ночей превратились в пытку, проходившую по одному и тому же сценарию. Каждый вечер я чувствовал себя вконец измотанным и надеялся, что хотя бы сон избавит меня от тягостной необходимости тащить себя в новый день. К тому времени я испробовал все средства для сна, за исключением лекарств по рецептам, – L-триптофан из местного экомагазина здоровой пищи, теплые ванны, медитацию, бокал-другой вина; менял время отхода ко сну, чтобы перезагрузить свои биологические часы. Ничто не помогало. Иногда удавалось заснуть, но даже в лучшие ночи я пробуждался едва ли не каждый час. В худшие вообще не спал. Эти ночи я помню особенно отчетливо – настолько они были ужасны.

Самые одинокие часы моей жизни прошли среди ночи, когда, как мне представлялось, все спали. Поскольку я преподаю и утром должен стоять перед 80 студентами, много ночей я провел, терзаясь навязчивым вопросом: как выкручусь «на этот раз»? Хотя меня отчасти и утешала мысль, что до сих пор мне всё же удавалось вести занятия, но одно из коварных свойств депрессии – ты чувствуешь, что каждый ее миг хуже всех предыдущих. Я сердился на спящих, особенно на свою жену, которая была тут же рядом и так зримо, с такой легкостью достигала того, чего я достичь не мог и в чем отчаянно нуждался. Самые скверные чувства, гнездившиеся во мне, усиливались посреди ночи. Казалось, это истошно вопила моя боль.

Два основных чувства олицетворяли мою депрессию – безумная тревога и ощущение горя. В совокупности эти чувства порождали определенно катастрофические мысли по поводу событий моей жизни, как конкретных, вроде завтрашней лекции, так и менее очевидных, вроде качества моих личных отношений. Эти мысли ни к чему не приводили, а просто неотступно кружили в моем мозгу. Порой Бог словно придумывал особенно ироничное наказание, и я погружался в сон лишь перед самым рассветом, когда пора было вставать. Наступал день, полный обязательств, которые мне представлялись обременительными и часто непосильными. Каждый день я из последних сил старался казаться дееспособным, не переставая удивляться, что справился с очередным испытанием, и не сомневаясь, что следующее меня доконает.