Поговорим о депрессии. Признать болезнь. Преодолеть изоляцию. Принять помощь - стр. 42

Я услышал о соконсультировании от коллеги с другой кафедры. У меня вызывали уважение ум этого парня и подкупающая откровенность его рассказа о жизненных проблемах, вынудивших его прибегнуть к совместному консультированию. Вроде бы он даже утверждал, что соконсультирование спасло ему жизнь. Как бы то ни было, он ходил на такие встречи несколько лет и рекомендовал мне человека, которому можно было позвонить. Оказалось, что, прежде чем присоединиться к одной из групп, мне следовало пройти собеседование. Я так и не узнал, что должно было оно установить: достаточно ли я дестабилизирован, чтобы получить право на участие, или не слишком ли я сумасшедший, чтобы рассчитывать на их помощь? Проводила собеседование чрезвычайно обаятельная молодая женщина. Очаровательная, сердечная и чуткая, она моментально расположила меня к себе, и я проникся доверием и к ней, и к ее группе.

Соконсультированием это называлось потому, что наряду с общими встречами группы предполагалась и независимая работа с «партнером». Идея состояла в том, что показателем терапевтического успеха как в группе, так и с партнером было количество слез, которые вы проливали, рассказывая свою «историю». Предполагалось, что слезы каким-то образом высвобождают всю отрицательную энергию, пригнетающую и угнетающую нас. Мне довелось контактировать с женщиной двадцати с небольшим лет. Мы добросовестно встретились несколько раз в ее квартире, испытывая обоюдную неловкость из-за разницы в возрасте, но никто из нас так и не преуспел в «освобождении», как характеризовали этот процесс руководители группы. Хотя было весьма чувствительно то, что рассказывали о своих проблемах другие члены группы, я, однако, не смог заплакать «в соответствии с программой» и поэтому ушел из группы спустя шесть месяцев.

Как все страдающие депрессией, я потратил много времени в те годы на выяснение ее причин. В начале 1970-х я думал, что нашел достаточно убедительное объяснение. Я был молодым доцентом и изо всех сил старался обеспечить достаточное количество публикаций, чтобы не потерять работу. В 1977 году мне предстояло, как принято говорить в академической среде, повышение либо увольнение; меня должны были продвинуть или «задвинуть». Словом, в течение шести лет я жил под чудовищным прессом, лавируя между преподаванием, консультированием студентов, работой в кафедральных и университетских комитетах, выступлениями на конференциях с докладами и написанием двух книг, которые надлежало закончить до того, как меня сочтут достойным (или недостойным) тенюре