Плеяды современной литературы. Время, запечатлённое в словах - стр. 25

Старуха переворачивалась на другой бок, точно веря, что всё забудется, точно скрывая от себя очередную сцену жизни, но память была неумолима. Она выдавала одно и то же и, как назло, всё в лучшем свете, всё краше, добрее, притягательнее. Её сводили с ума воспоминания, она до сих пор не могла отделаться от привычных когда-то забот. Всё чудилось ей, что нужно быстрее вставать, бежать что-то делать, но как будто при этом её не пускают, привязав тугим узлом к постели, и она от этого страдала. У неё кровью обливалось сердце, что она не может, не в состоянии выполнить простейшую работу. А на самом деле никуда бежать не надо, теперь уже не надо. И в груди от этого ныло ещё сильнее.

У неё не было ни братьев, ни сестёр, все уже умерли. Она и сама-то уже дышала на ладан. Всю жизнь молила Бога дать ей быструю смерть, без мучений, и словно выговорила себе напоследок такую вот участь. Она молилась изо всех сил, припадая губами к иконкам, у неё тряслись руки, когда она крестилась, и она плакала. Она ещё поддерживала себя, изредка упрямо подметая пол или возясь у плиты, устраивала лёгкие постирушки, пересиливая печаль и проникаясь постепенно мыслью не бросать работу по дому. Но только вспоминала в связи с этим родных, как руки сразу опускались в бессилии и глаза застилала влажная пелена. Они источали море слёз, которые лились по глубоким морщинам, капали вниз, смешиваясь с грязью почерневшей воды, а старуха не замечала их, погружённая в свои думы, и подолгу стояла неподвижно, склонившись в пьяном бреду над тазиком и смотря в одну точку. Уже высыхала пена на руках, остывала вода, а она всё стояла, не шевелясь, как заворожённая. В голове красочным фильмом проносились яркие эпизоды жизни, наполняя всё внутри смешанным любовно-чарующим теплом. Потом вдруг отдельным кадром возникала, настолько зримо обозначалась картина, что, казалось, она слышит голоса, видит, осязает наяву.

Она купает внука-непоседу, который плещется и брызгает в неё, а она ругает его без конца, призывая к спокойствию. Алёшка весело смеётся, ему нравится тёплая прозрачная стихия, мягко щекочущая тельце, и добрая бабушка, колдующая над ним, окатывающая его водой, медленно возя костлявыми пальцами по голове. Он знает, что сейчас она возьмёт мыло и будет мучить его едкой пеной, больно натирая бока, но пока ему хорошо, он ни о чём не думает и, подгадав, когда она наклоняется совсем низко, шлёпает ладошкой по воде, так, что целая стая брызг летит ей прямо в лицо. Старуху оглушает озорной крик, она улыбается и не остаётся в долгу. «Ах ты, егоза», – приговаривает она, поливая его из пригоршни. Мальчишка рад до безумия, он весь сияет от счастья, вертясь в ванне, окатывая себя самого и поглядывая на неё своими большими голубыми глазами. Она пытается его успокоить, но он не даётся, продолжая шалить, как маленький бесёнок, разыгравшись не на шутку, крича и плескаясь в порыве возбуждения. «Ну всё, хватит баловаться», – строго говорит она, собираясь его намыливать, но Алёшка в пылу веселья тут же хватает мыло из её рук и сам начинает возить им по своей голове.