Плеяды современной литературы. Время, запечатлённое в словах - стр. 27
Одного такого вечера ей хватало надолго, чтобы быть счастливой. Этот маленький человечек, такой же смышлёный, как и озорной, радовал её одним своим появлением на свет. Она невольно соотносила его со своим прошлым и видела, что жизнь идёт, преодолевая все сложности и, слава богу, не застревая в ней слежавшимся комком. Вряд ли она была такой же в его годы, скорее напуганной, плаксивой, голодной, несчастной. Её наполняла теперь какая-то особая радость за него, и чем больше он смеялся, тем большее удовлетворение и необходимое спокойствие она испытывала. Она любила его всем сердцем: пусть не весь, но хоть отчасти он был её будущим. И он, несомненно, любил её тоже. Старуха помнила, как он стоял у её постели, когда она серьёзно болела, поглаживая маленькой ручкой её сухую ладонь. Грустный, он глядел ей прямо в глаза, стоически сдерживая нахлынувшую на него, видно, горечь. Он долго терпел, преодолевая плаксивость, и лишь одна слеза, крупная, хрустальная, не удержавшись, пустилась опрометью вниз, сорвалась с подбородка и упала, растворившись в одежде, раскрыв его истинное состояние в тот момент. Эта слезинка, одна-единственная, поразила её тогда больше всего. Перед ней был не малыш, но вполне взрослый человек. Она уже знала, что он всей душою с ней.
А потом всё прошло, она выздоровела, они много раз ещё смеялись. Он был открыт и не капризен, не злобив, она любила с ним возиться, когда себя хорошо чувствовала, это доставляло ей огромное удовольствие. Дерзкий в меру, заводной, но всегда чуткий, какой-то душевный не по возрасту, таким он и запомнился ей – у неё на руках, склонивший голову ей на плечо и нашёптывающий на ухо что-то приятное…
Старуха приходит в себя, глубоко вздохнув и с трудом разгибая одеревеневшую спину. Засохшие слёзы на лице образовали солёную корку, которая неприятно стягивает кожу. Она медленно растирает её грязными руками, оставляя под пальцами красные, долго не пропадающие следы. Очнувшись, она чувствует, что неотвратимо подкатывает к горлу ком, и, не в силах совладать с собой, бросает ненавистные тряпки и уходит прочь из ванной. Она отрешённо ходит по квартире, не замечая ничего и слыша только надрывный стук сердца. Перед ней стоят видения; натыкаясь на предметы, как на незримые препятствия, она поворачивает в другую сторону и обратно. Она заново переживает всё былое, разворачивая историю в своей дряхлой памяти, но памяти, в то же время удивительно чётко запечатлевшей практически всю жизнь с малых лет и до последних тягостных дней расставания.
Расставание… В её судьбе это понятие значило слишком много. Они были разные, расставания, и большей частью совсем простые, недолгие, но для неё всегда тяжёлые, всегда они ранили каким-то налётом безутешной грусти. Она их боялась. Она их умышленно затягивала. Куда бы то ни было, она провожала всегда, как в последний раз. У неё отложилось постоянное недоверие к уходам и отъездам, она волновалась и не могла быть одна, она никак не могла привыкнуть, что надо обязательно прощаться, и именно так часто, что не успевает ещё отлегнуть от сердца с прошлого раза. Она уже и привыкла к ним, но всё равно перед ними дрожала.