Пленэрус - стр. 34
– Погоди, погоди! Ты не Беню ли Варанова хочешь взять?
– А что, человек безотказный, рисует мастерски.
– Он же мегарасист! И книги принципиально не читает.
– Вот и будем воспитывать. Главное, он точно свободен. С последней работы его недавно турнули, так что…
– А мне нравится эта идея! Он ведь может портреты всем нарисовать. Кого из вас он рисовал до этого? Никого. А там будет время, – глядишь, увековечит в масле да темпере. Будете висеть потом рядом с картинами Воловича…
На эту приманку собрание клюнуло. Повисеть в масле и темпере захотелось многим. Конечно, Беня был сумасшедшим, но местных сумасшедших давно уже не боялись. А увлечение теориями Ломброзо, Мальтуса и Макиавелли прощали и людям более свирепого нрава. Кроме того, наивные теории Бени умиляли до слез. Скажем, Бенислав искренне верил, что количество семян-душ, ежегодно просыпаемых сверху, остается некой вселенской константой. При этом количество тел-скафандров росло в геометрической прогрессии. Следовательно, люди обречены были мельчать и глупеть, процент личностей снижался, а демократический строй знаменовал последнюю стадию загнивания цивилизации. И говорил об этом художник с такой истовой убежденностью, что с ним даже не пытались спорить.
А еще согласно умозаключениям Бенислава, мир должен был давным-давно погибнуть, поскольку нормальный человек во власть не лез – брезговал, виртуальная экономика обрастала стеклянным куполом, угрожая вот-вот рухнуть, атом и химия душили планету, а вирусы с бактериями год от году зверели. Тем не менее, все шло прежним чередом; мир пыжился, задыхался от копоти, но держался, что железобетонно доказывало существование Бога. «Есть, стало быть, Нечто, что еще печется о нашем дурдоме». Таким примерно образом, Беня вычислял Всевышнего.
– Итак, если берем Варанова, набирается семеро, верно? По-моему, число неплохое – сулит удачу! – Гаврилюк обвел присутствующих председательским оком, но главного все-таки не узрел.
– Не семеро, а восьмеро!
Собравшиеся в кабинете разом повернули головы. В дверях стоял поэт Пугачев – чуть покачивающийся, как всегда источающий неопределенную угрозу. Что интересно – звали его действительно Емельяном, однако для коллег он был просто Ёмой. А вот Пугачевым Ёма никогда не был – ни по бабушке, ни по дедушке. Но если Дундареву можно было прозываться Усачевским, почему Фомичеву не стать Пугачевым? Тем более что в отличие от писателей, метящих псевдонимами исключительно обложки книг, бывший Фомичев добился того, что в паспорте его воссияла та же грозовая фамилия. В общем, человек он был непростой, и многие в союзе поглядывали на Пугачева с откровенной опаской.