Песня Свон - стр. 73
«Суд Божий, – подумала она. – Бог поразил город зла, смел всех грешников навечно в адское пламя!»
Внутри у нее зародился безумный хохот, и когда она подняла лицо к грязным облакам, по щекам хлынула жидкость из лопающихся волдырей.
Стрела молнии ударила в искореженный каркас ближнего здания, и в воздухе в безумном танце заметались искры. Вдалеке, над вершиной огромной горы обломков, Сестра Ужас увидела столб смерча; еще один закручивался справа. А выше, в облаках, подпрыгивали огненно-красные шаровые молнии, похожие на горящие шары в руках жонглера.
«Все пропало и разрушено, – подумала она. – Конец света. Хвала Богу! Хвала благословенному Иисусу! Конец света, и все грешники горят в…»
Она хлопнула себя руками по голове и вскрикнула. Что-то в ее мозгу разбилось, как зеркало в комнате смеха, служившее только для того, чтобы отражать искаженный мир, и когда осколки зеркала комнаты смеха осыпались, обнажились иные образы: она увидела себя молодой, гораздо более симпатичной. Она толкала тележку вдоль торгового ряда. Пригородный кирпичный домик с зеленым двориком и припаркованным грузовичком; городок с главной улицей и статуей на площади; лица, некоторые смутные и неразличимые, другие едва вспоминающиеся; затем голубые вспышки молний, и дождь, и демон в желтом дождевике, наклоняющийся и говорящий: «Дайте ее мне, леди. Дайте ее мне сейчас…»
Все пропало и разрушено. Суд Божий! Хвала Иисусу!
Дайте ее мне сейчас…
Нет, подумала она. Нет!
Все пропало, все разрушено! Все грешники горят в аду!
Нет! Нет! Нет!
Сестра Ужас зарыдала, потому что все пропало, все было разрушено, все в огне и руинах, и в этот миг до нее дошло, что Создатель не может уничтожить свое творение одной спичкой, как неразумное дитя в порыве гнева. Это не был ни Судный День, ни Царствие Божие, ни Второе Пришествие; то, что произошло, не могло иметь ничего общего с Богом; это явно было злобное уничтожение без смысла, без цели, без разума.
Впервые с того момента, как она выкарабкалась из люка, Сестра Ужас посмотрела на свои покрытые волдырями ладони и руки, на порванную в клочья одежду. Кожу саднило от красных ожогов, под набухшими волдырями скопилась желтая жидкость. Сумка едва держалась на брезентовых ремнях, через прожженные дыры вываливались ее вещички. Потом вокруг себя в просеках дыма и пыли она увидела то, что в первый момент не могла видеть: лежащие на земле обугленные предметы, которые весьма смутно могли быть опознаны как человеческие останки. Почти перед ней лежала целая груда, будто кто-то смел их в одно место, как кучку угольной пыли. Они заполняли улицу, залезали в раздавленные автомобили и такси или наполовину высовывались из них; один свернулся возле велосипеда, другой лежал, жутко скаля белые зубы на обезображенном лице. Вокруг лежали сотни обгорелых трупов, их кости были вплавлены в картину сюрреалистического ужаса.