Отправляемся в полдень - стр. 66
— Карпыч тоже угрож... — начинаю, но осекаюсь: сын всегда будет на стороне отца, каким бы тот не был.
— Хорошо, что понимаешь.
Этот ублюдок что — мысли читает?!
— Угу, — кивает, — небольшой презент от прошлой жизни, — и пинает ногой под рёбра: — Вставай. Едем на базар. Будешь творить добро.
— На базаре? — морщусь и, поднимаюсь, держась за стену.
Прямо перед глазами, будто нарочно подсвеченная, буровато-красная надпись: «Верить и любить прежде всего». И это почти смешно, потому что рядом — развороченные внутренности мужика-табуретки и шайка людоедов с дубинам, утыканными гвоздями, наперевес.
Тодор замечает мою реакцию и усмехается, но в этот раз невесело:
— Мой духовник написал.
Вздыхает: то ли потому, что о духовнике — в прошедшем времени, то ли что тот стенку попортил.
— Гибби, Зубастый, Саск, выгоняй колымаги. Мы едем творить добро!
Предложение его тонет в одобрительном гуле.
Чую, ох и добра мы натворим!..
Словно подтверждая мои опасения, обезьянка и клоун всё так же беззаботно пляшут под скрипучую мелодию шарманки.
***
Белое и пустое. И в нём — висим мы с Охранителем.
Он говорит: рано. Выталкивает. Упираюсь: мне надо.
— Как там они?
Он слегка хмурится, отбрыкивает мою руку, злится, поди, что падшая одежды коснулась. Но не сгорела, и это придаёт сил и наглости:
— Ну? — и вся в нетерпении.
— Плохо. Сонник вырос. Охранный пузырь дал трещину. нужна Роза Эмпирея.
— Разве ангелы не могут её достать?
Аж запинаюсь, так удивляет.
— Ангелы охраняют Розу, взять её может лишь тот, у кого своя роза в душе.
И рукой в меня — ширь! Хорошо, тут не больно. Тянет потом, смотрю, цветок, алый, в каплях крови. Они заляпали всю белизну.
— Твоя роза.
Дарит мне назад, прижимаю к сердцу, и тут — загорается, ярко так, аж зеньки щаз лопнут. Она исчезает, а я по-рыбьи дышу.
— Цвети для меня, — требует он, выпинывает из белого.
Ахаю и возвращаюсь.
Смотрю, рядом Фил, тот старик и адская гончая.
Все взапаре, даже она.
Лыблюсь, тру затылок:
— Я в порядке! Но Охранитель сказал: поспешить!
— Куда? — Фил и дед переглядываются.
— Туда, назад. К моим. А то пузырь скоро лопнет.
— А, вы, молодая особа, хотите вернуться в книгу?
Ну вот, дошло! А в очках вроде, должен быть умным. Правда, у него всего одна пара. Значит, баба Кора умнее.
— Видать, — тяну к ним руки: — Поможете?
Поднимаю, но шарахаюсь за Фила, потому что псина, жуткая, тянет морду ко мне.
Старик окликает:
— Фу, Дружок, фу!
Зверь тут же пошёл хвостом махать, и сразу всю страшность теряет.
— Можно погладить, Дружок добрый.
— Огроменный! — опасливо говорю и не глажу, наоборот, руки поджимаю, в Филу липну.