Отправляемся в полдень - стр. 62
И голос — строгий, бесстрастный, немного усталый, — произносит сверху:
— Все грехи этой женщины, вольные и невольные, те, что уже совершены, и те, что ещё совершатся, принимаю на себя.
Поднимаю голову и вижу его будто впервые. Ангелом, пришедшим миловать...
_________________
[i] Автор слов - Игорь Гольдин.
14. ГУДОК СЕДЬМОЙ
Не могу дрыхнуть. Лежу на нарах, пырюсь в потолок. Он белый, как те листы. И точки на нём — буквы. Если заплющится, то это покажется написанным. Может, тоже чья-то история. И там тоже стянули хламиду с души и выпнули голую на люди.
Листы уже завозюкала. Читаю в сотый раз. Про Тотошку, бабу Кору, Гиля. Гиль пахнет колымагами, он их вечно крутит. Баба Кора — рыбой. Как-то приволокла крабокарпа. Огромнючий. И вкусный...
Блиинн... Вою. Грызу подушку.
Вот, раскисла.
Фил сказал: помогу! Надо верить. Интересно, как примут Фила мои? А Машку эту? Вот бы офигели, когда бы явилась она. Не, мы с ней, канеш, похожи. И зеньки в один цвет — как небо без облаков. И совсем не похожи, вот. Она — будто я, но лучше. По всему. Хорошо, что Фил любит её. Когда любят, всегда хорошо.
Не, с парнем я была. Мне не понравилось. Больно, слюняво. На земле вышло, холодно было, заболела потом. А у нас болеть — уууууууууу, лучше сразу ложись и сдыхай. Сдохла бы, так баба Кора нашла и выходила. Так что то — другое. Любовь — она с крыльями. Как у Данте и Беатриче. Чтобы всю-всю жизнь, до встречи в Небесной Тверди.
Когда клочок неба, видный мне в окно, становится цвета моих волос, встаю и тащусь в пищеприёмку. В Залесье — общая. Там баба Кора и варила крабокарпа. Тут у всех свои.
Круто.
И обидно за наших до соплей.
Теперь на мне уже не та красивая хламида — жалко её, а проще, пушистая, в неё заматываешься. И с поясом.
В этой удобно.
В пищеприёмке, точнее по-здешнему, кухне — уже Фил. Что-то жарит, оно пахнет объедено.
Сажусь, качаю ушастика на ноге.
— Будем завтракать, — говорит он.
И будто не рад этому — хмурый, расстроенный. Ставит мне под нос тарелку и кружку с тем самым вкусным. Кофе, во.
Плюхается напротив, ковыряет в свой тарелке.
— Чё не весел, парниша? — поддеваю румяный кусочек, кидаю в рот. — Это же просто вау! У вас жрачка — круть!
— Мне тяжело, — нытельно говорит он. — Вижу тебя, а ты, как она, и хоть плачь, что не она.
— Не плачь. Меня вон какой-то хмырь ваш наружу душой вывернул — и то! — бормочу с набитым ртом, за что точно бы схлопотала от бабы Коры. — Давай лучше возвращать: меня в книгу, а её тебе.
— Легко сказать!
— Ну а чё? А низя, — жую, — просто вписать меня назад?
— Если бы всё было так просто.