Отправляемся в полдень - стр. 61

Подскакиваю, потому что память услужливо подкидывает и крепкие объятия и нежный шёпот: «Спи, котёнок». И после этого — причинить такую боль?! Как он мог?!

— И грех твой запечатал, чего права не имел делать, поскольку ты была под юрисдикцией экзекуторов. Принёс тебя сюда вот, в комнату ожидания, где только оправданные могут быть, меня вызвал. Мол, поддержите её, как сможете. А я вот клубники захватил.

Конечно, это весьма благородно со стороны Бэзила. Но не стану забывать другое, не заслужил пока.

Бьёт колокол. Трижды. Тревожно и недобро.

Отец Элефантий встаёт и подаёт мне руку:

— Нам пора, детка.

— Куда?

— На казнь, — вздыхает он.

Уныло плетусь следом.

В коридоре — сотня дверей. Одни — тяжёлые, другие — просто решётка. За каждой — человек: где-то — смиренно сидит и плачет, где-то — бьётся и кричит.

Ёжусь, прижимаюсь к старику. Он уговаривает:

— Тихо. Не бойся. Я тут.

Рядом с ним и вправду лучше. Даже получается улыбнуться. Но эта уверенность длится недолго: из-за угла выходят два салигияра, и страх возвращается вновь.

Они тащат под руки человека. Глаза его бессмыслены, с губ капает слюна, а на всё лицо — жуткий шрам, словно дьявол припечатал когтистой лапой.

Старик сильнее обнимает меня и говорит:

— Вот так выглядят те, кто получил настоящую, а не мнимую печать. Так что цени!

Но оценить не могу, меня потряхивает, и воспоминания о ритуале накатывают вновь. Этот мир уже подарил мне пару кошмаров, теперь будет и ещё один.

Наконец мы оказываемся у массивной двери, на которой скалятся и скребут воздух драконы. Двое служителей закона — не знаю их сана, потому что эти — в красном — распахивают её, и сотни взглядов обращаются ко мне.

Кто-то даже достал бинокли.

Гадко. Поворачиваюсь, чтобы уйти. Но теперь красные преграждают мне путь. Элефантий за их спинами растеряно разводит руками.

Меня теснят на середину помоста и, грубо взяв за плечи, поворачиваю к залу. Публика разодетая, нарядная. Словно в театр пришли — мужчины, женщины, дети. Пялятся на меня, как на циркового уродца.

Хочется провалиться. Где здесь знаменитая яма под сценой, куда в старинных трагедиях падали грешники? Готова в неё рухнуть.

Но настоящее действо начинается, когда один из красных стражников срывает с меня рубаху.

Сотни глоток захлёбываются радостью:

— Греховодница! Падшая! Позор!

Каждое слово — как брошенный камень. И все — в цель. Сгибаюсь, опускаюсь на колени, закрываюсь руками, прячусь за занавеской волос. Иногда и правда лучше умереть сразу.

Но где-то в этом мире всё же есть милосердие, и у меня получается докричаться: на плечи падает что-то чёрное и тяжелое. На линии глаз — взблескивают погоны со лилейным драконом.