Отправляемся в полдень - стр. 36
— Верно. И почти погубил его. Всё, что я смог, чтобы остановить автора, — затащить его сюда. Но это прорвало Охранный пузырь. И сюда стали попадать двоедушцы. Потом я понял: мир сам ищет того, кто его спасёт. Но двоедушцы были слабы. Рыдали, рвались домой. Туда я их и выпроваживал. Но ты… ты удивила меня. И ты спасёшь!
— Ничего себе! А ты уверен, что я похожа на спасительницу миров?
— Конечно, ты ведь сильфида.
— Это что ещё?
— Мы называем вас — дыхание мира. А если так, если он тобой дышит, значит, в тебе и спасение. На заре миров, когда я только стал Охранителем, небо пророчествовало о тебе. Мы ждали тебя.
— Но ведь полчаса назад я была двоедушицей, грешницей, достойной смерти? — напоминаю.
— Ты и сейчас она. И сильфида. Должна помочь.
— Но как? — От перспектив делается дурно, почти не могу дышать. Слова выходят, царапая гортань.
Он пожимает плечами и становится печальным, но говорит, тем не менее уверено:
— Ты должна переписать историю. Вернуть её к прежнему состоянию. И тогда вернёшься сама, в свой мир.
— Боюсь тебя разочаровать, но я не умею писать истории, — развожу руками.
— Умеешь. Написала же про котёнка.
Вздыхаю. Вот упрямец.
— То вышло случайно. И у меня нет лицензии.
Он смеётся.
— Теперь есть. С печатью Великого Охранителя. Держи.
И протягивает мне сияющий свиток.
Сглатываю.
— А если не смогу?
— Значит, навсегда останешься здесь, — буднично говорит он и встаёт. — Мне пора. Кто-то вновь нарушил интердикт. Тебе, кстати, тоже.
Он уходит, быстро уменьшаясь до точки. И путь его выстлан раздавленными прыгунами.
Всё вновь дрожит, и я опять лечу.
Земля внизу с овчинку. Ветер хлещет меня моим же криком.
Зажмуриваюсь, не хочу видеть, как превращусь в мокрое место.
Но упасть не дают. Ловят. Прижимают к себе. И тепло и ощущения вполне человеческие.
Теперь открываю глаза без опаски.
Он — в чёрном. Почти монашеское одеяние. Фуражка с драконом и лилиями. А над ними шипит и змеится аббревиатура — S.A.L.I.G.I.A.
Глаза серые, строгие. Только ресницы слишком длинные. Не по сану да и вообще несолидно, по-мальчишески.
Опускает меня бережно.
Качает головой.
А мне свою приходится задирать, чтобы смотреть на него — очень высокий.
— Идёмте, леди Дьюилли, — говорит он и мурашки бегут по спине от густого бархатного тембра. — Я провожу вас туда, где вы сможете отдохнуть.
Поворачивается и широко шагает прочь. Тяжёлые ботинки подбиты железом. Каждый шаг чеканится на мощённой аллее.
Едва успеваю следом, путаясь в неудобном приютском платье.
Думаю: сколько ему. На вид — около тридцати. Но он уже не дознаватель — погоны другие и на груди, у сердца, четырёх лепестковый цветок огненной лилии. Вообще странная форма — сутана священника с погонами и к ней фуражка. Но ему идёт.