Общедоступный песенник (сборник) - стр. 40
– В каком смысле – давно пора? Кому пора?
– И Стасу вашему, и вам. Покоя нет с утра до вечера. Все пидоры, и музыка пидорская. Я Стасу говорил: сам такую напишу. И он соглашался, между прочим. Мужик понимал, что дурака валяет. Для дураков… Так что давайте по домам, ребята.
Он смягчил в конце своей короткой речи слова и голос, глядя на паренька с чубчиком. Но было уже поздно.
– Морда! Такие, как ты!.. – закричал паренек и побежал на кожаного. Тот легко отпихнул его, но парень вновь подскочил, схватил за грудь тонкой рукой и подростковым кулачком ударил кожаного по щеке. Тот ответил злым и спокойным умелым ударом, паренек упал. Вскочил – и опять. Его схватили, держали.
Кожаный, ругаясь, сел в машину и уехал.
– Сейчас милицию вызову! – сказала старуха и скрылась в подъезде.
Молча постояли еще немного.
– Зря ты, – сказал Сергей пареньку, утирающему кровь из носа.
– А чего он… Зря, конечно.
– Милицию бабка точно вызовет, – сказал кто-то.
– Поехали туда.
– Поехали.
Все поехали туда. А Сергею не хотелось. Нюре тоже.
– Домой, что ли, – сказал Сергей. – На билет не хватает, смех. Хотел как-нибудь… Подработать или… Не одолжишь?
– У самой только на обратный. У меня родственница тут, двоюродная тетка.
– Ты прямо на похороны приехала?
– Я не знала. В поезде прочитала, в газете.
– Я тоже. Значит – к нему ехала? Может, песни свои показать?
– К тетке, говорю же. Ну, пожить.
– Надоели мы ему все.
– Наверно. Ну что, поехали мою родственницу искать?
– Почему искать? Адреса не знаешь?
– Приблизительно. Они с матерью поссорились. Знаю, что в поселке Переделкино. Знаю, что улица Тургеневская. Найдем.
– В Переделкино писатели живут.
– Она не писатель, она нормальный человек.
– Тогда не страшно.
– Убивала бы таких, – сказала Нюра.
Сергей понял, что она про того кожаного.
– Пущай живет, – сказал он.
– Это понятно. Но я убивала бы.
Они поехали к так называемой Горбушке, то есть Дому культуры имени Горбунова. Там уже нет того, что было, но место осталось. Натоптанное – или намоленное. Для кого как.
Толпа была густая, пробиться невозможно, но они и не собирались пробиваться.
Звучали песни Антуфьева.
Какие-то девицы рыдают отдельной компанией, встав в круг. Одна обессилеет, чуть стихнет, всхлипывая, начинает другая, потом третья, и вдруг все вместе ревут, слезы текут ручьями, обнимаются, склоняют головы на плечи друг другу.
А вон и знакомый паренек с чубчиком, тоже отдельно. Курит, смотрит в землю.