Ни днём, ни ночью - стр. 6
По темени в клетуху влезла Раска с тюком подмышкой:
– Олежка, – поманила тонкой рукой, – ступай. Дядья разошлись. В доме спать повалились, сейчас щепань затеплим. Ты омойся! Мамка говорила, с грязи всякая болячка цепляется.
Раска подала ему бадейку с водой, кинула на плечо тряпицу чистую, сунула тюк.
– Нужник на задках, – махнула рукой в темень. – Не щебуршись, тётька спит сторожко. Дядьку не разбудишь, храпит, как рычит. Я тебе чистое принесла, то дядьки моего Третьяка. У него жёнка померла о прошлой весне, так он с подворья подался, а одежку оставил. Не хватятся.
– Скрала?
– Не твоя забота, – она насупилась. – Скрала, не скрала, а тебе польза. Иди, чего лупишься!
Хельги помнил темную морозную ночь, бадейку, рубаху долгую с чужого плеча, порты теплые, а более всего то, как захолодал от водицы. Бежал в теплую клеть как дурной, все зубами клацал. А как вошел в теплое, так и обомлел! Раска затеплила лучинку, разложила шкуру, расстелила тряпицу и наметала снеди. И рыби, и хлебца темного, и репки пареной. В щербатой плошке – грибки, в мисе – каша рассыпчатая. Зауютила девчонка щелястую клеть, будто согрела.
– Чудной, – захохотала Раска, похвалилась белыми зубами и ямками на щеках. – Ой, не могу, рубаха-то, как бабья. Очелье тебе на лоб, Олежка, и будет деваха.
– Сама ты... – удержался от крепкого словца. – Мне батя по весне опояску хотел вешать. Не скалься.
– Ой, опояску-то я тебе спроворю.
Полезла в угол, достала коробок малый, темный то ли от ягоды, то ли от гриба. Порылась в нем, опасливо оглядываясь, и достала плетеный пояс, да такой, каких Хельги и не видел. Вязан из тонких кожаных лент, да крепенько, нарядно.
– На, – протянула, – дядьке плела, а теперь не отдам. Третьего дня за ухо меня оттаскал, что подала ложку выщербленную. Пёс брехучий!
– На что мне? – удивился тогда Хельги. – Теперь я безродный. И воем не стать, – насупился зло.
– А ты стань, – Раска кулачки сжала. – Вольша говорил, что батька твой сильный был, ты его не позорь.
– С чего тебя тётка лаяла татевой дочкой?
– Злыдня она, языкастая. Мамку мою свел без вено* Нежата Строк. Он, вправду, тать. У него знаешь какая ватага была? Ух! Мы в лесной веси жили. Тятенька учил меня, я теперь нигде не заблужусь, из любого леса дорогу сыщу, – похвалялась девчонка. – А мамка из Суриново, а ее мамка – полонянка царьгор...царьградов... царьгородовская. Ее привезли на ладье и продали в весь моему деду Милонегу. За красу ее взял. А тятька мою мамку тоже за красу свел со двора. Потом его поймали и руки отрубили. Помер. А мамка меня взяла и пришла сюда, к Кожемякам. Родня дальняя. Мы и прижились. А потом тётька Любава на мамку озлилась, а потом мамка захворала и померла.