Ни днём, ни ночью - стр. 5
– Соплячка! – орала тётка. – Мать твоя бесстыжая, татева подстилка!
Через миг баба взвыла: Раска впилась зубами в ее руку. Хельги тогда лишь охнул, зная, что девчонке достанется за такое-то. Но прогадал!
– Ты мамку со свету сжила! – пищала Раска, отскакивая от тётки. – Всем расскажу, как измываешься над сиротой! Пусть плюют тебе вослед, злыдня!
В тот миг на пороге показался отрок: тощий, высокий, светлоглазый. Подмышками рогатины, на них и опирался тяжко. Грудь под распахнутой рубахой – впалая, лик – бледный до синевы.
– Матушка, чего ж опять кричишь? – уговаривал.
А Хельги смотрел на Раску: та вцепилась в рубаху парневу, но не зажмурилась, а жгла злым взглядом сердитую тётку.
– Тьфу! – в сердцах баба топнула ногой. – Чтоб на глаза мне не попадалась! Чтоб ни слуху, ни духу от тебя, зверушка! – и ушла за угол домины.
– Вольша, да что ж ты, – заохала Раска. – Только из огневицы, а телешом на мороз.
Она скинула с себя худой кожух и принялась кутать Вольшу, да ладошкой приглаживать ворот его рубахи. То стоял молча, покачивался на своих рогатинах, а через миг улыбнулся светло, кивнув на клетуху.
Раска поняла его и без слов:
– Там он, там. Вольша, пойду приберу после дядьёв, инако тётька Любава осердится, – и шмыгнула в темное нутро домины.
Вольша поглядел ей вслед, а потом поковылял к клетухе, где прятался Хельги. Дверь он открыл не без труда, будто поднял тяжелое, перевалил одну ногу через порог, другую, и уставился на незваного гостя:
– Не выдам, – только и сказал, а потом закашлялся: натужно, хрипло.
Хельги ухмыльнулся, вспоминая, как по глупости расправил плечи, похваляясь перед болезным Вольшей своей крепостью. Не знал тогда, что вот из таких мухрых, да с мудрым взором получаются наилучшие вожаки. Рюрик – толстый, коротконогий, росточком обиженный – подмял под себя и Ладогу, и Новоград. Уговорил соседей, свел ворогов, усадил за один стол и положил начало миру, пусть худому, но уж без крови и смертей.
Наново принялся вспоминать, как болезный парень решил его судьбу, толкнул на путь, какой привел его под руку Рюрика, о каком тогда еще и не слыхали в словенских землях:
– С рассветом уходи, – Вольша откашлялся. – Смолчу из-за Раски, отцу не расскажу. Она за тебя просила. Жалеет. Но под мечи я родню не подведу. Не уйдешь, дядьям выдам.
– Уйду.
– Иди туда, – Вольше указал рогатиной на дорогу. – Прямо и до развилки. Там обойдешь овраг, через перелесок и по утоптанной дороге. Подождешь обоз. Идут до торга в Изворах, он на Волхове. На ладью просись.
Сказал и ушел, притворив за собой дверцу. Хельги посмотрел ему вослед, насупился, а потом взялся за хлеб и репку, какие в чистой тряпице принесла ему Раска. Ел, не разумея, что и жует, запивал холодным взваром, зло глядел в стену, но уж не рыдал. Знал, куда идти и зачем, принял, что вся живь теперь в его руках. Не боялся, ярился! Вспоминал жуткие морды воев Буеславовой ватаги, злобу в себе взвивал, одного хотел – вырасти и помстить каждому за смерть родни, за матушку и отца, за братиков и сестрицу.