Размер шрифта
-
+

Ни днём, ни ночью - стр. 2

– Чего притих? Ты, Олег, нынче сам не свой, – ворчал Звяга. – Про Раску-то обскажи!

И снова Хельги промолчал, зная, что такого не обскажешь.

В страшный день, десять зим тому, Олег лишился и родни, и дома, а с ними и всей веси, какая была под рукой отца. Светлые боги сберегли его живь, но оставили одного в морозную ночь, да в сугробах в тонкой рубахе, прожженных портах и поршнях* без завязок. Хельги по сей день не ведал, как смог пройти через лес, добраться до малой веси, да привалиться к заборцу хлипкому, не осилив десятка аршин до ворот незнакомого подворья. Сидел на снегу, поминал Златоусого, просил живи для себя, чтоб стать сильным и наказать ворога, кровь его увидеть на своих руках, тем и унять горе тех, кто до времени ушел за Калинов мост. Просил удали, а получил девчонку махонькую с ясными глазами.

Хельги вспомнилась и рубашонка ее, и потертый кожух*, и косица – толстенькая, долгая – и светлые глаза. А еще голос – тоненький, писклявый, но сердитый.

– Чего расселся? – она подошла к невысокому заборцу. – Живой, нет ли?

– Живой, – прошептал и голову опустил, будто сил лишился.

Через миг услыхал рядом шажки легкие да хруст снеговой:

– Озяб? Почто в зиму-то телешом? – девчонка присела рядом с ним, заглянула в глаза. – Ты откуда, чьих?

Хельги подумал тогда, что уже ничьих. Ни семейства, ни дома, ни родни: ватага Буеслава Петеля вырезала весь подчистую. С того и засопел слезливо. Иным разом не стал бы при девчонке-соплюхе позориться, но горе подломило: нынче всего рода лишился.

– Сирота? – ее глаза распахнулись на всю ширь, а в них будто и небо чистое, и ветер вольный. Тогда и понял Хельги, что девчонка шальная, бедовая.

– Как звать-то тебя? – она тронула его плечо ладошкой.

– Олег … – раздумал малый миг, но не смолчал: – Из Шелепов.

– Велес Премудрый! – девчонка ахнула и прижала ладони к щекам. – Дядька Ждан обсказывал нынче, что Шелеповскую весь спалили. Твоя, нет ли?

– Моя, – вздрогнул и привалился тяжко к заборцу.

– Ой, мамоньки! – девчонка всплеснула руками и подалась к нему. – Вставай, вставай, сердешный! Сведу тебя в клетушку, там стенка-то теплая, угреешься.

Хельги невесело ухмыльнулся, вспоминая, как послушно потащился за девчонкой, как тяжко шагал, как ныли и противились озябшие ноги.

У малой неприметной дверцы Хельги опомнился:

– Как звать тебя? Куда ведешь?

– Раска я, Раска Строк. Приживалкой на подворье по сиротству, – она крепенько подтолкнула его в спину. – В уголку прячься и сиди тихонько. Тётька Любава увидит, ухи открутит.

Раска усадила парнишку на тюки с мягкой рухлядью, накинула на него старый потертый кожух:

Страница 2