Ни днём, ни ночью - стр. 7
Раска засопела, но слезы не уронила, видно, давно оплакала мать, отпустила горюшко.
– А за что озлилась?
– Дядька мамку хотел меньшухой себе взять. А тётька ревнючая, жадная, ругалась ругательски и второй жены не дозволила, – Раска вздохнула. – Ешь, Олежка.
И сама взяла кус хлеба, да чудно так, двумя руками. Ела быстро, как белка орех грызла. Тогда Хельги и разумел – боится, что отнимут. С того и сам озлобился:
– Пойдем со мной. Чего тебе тут? Оплеухи получать, подзатыльники?
– Не пойду, – Раска помотала головой. – Вольшу одного не оставлю. И так косятся на него, говорят – порченый, говорят, через него беда будет. По прошлой зиме дядька Желан привел в дом новую жену, так та дитя родила мертвое. Дядька запил с горя и свалился в сугроб. Замерз насмерть. На Вольшу подумали, что он сглазил. А он хороший. Пропадет без меня.
– Тебе сколь зим-то, Раска? – спросил и взялся за кашу.
Она наморщила лоб и принялась пальцы загибать.
– Вот сколь, – показала кулачишки, а Хельги счел – семь.
– Всего-то? А говоришь, как бабка старая. Вольше твоему уж всяко поболе. Сам-то не управится?
– Чего прилип, смола? – прошипела Раска. – Сказала, не пойду.
– Ну и сиди тут, косу стереги, инако тётка оторвет.
– Оторвет, я ее пырну, – Раска ожгла темным злым взором, достала из поршня ножик. – Видал? Мне тятька дал, наказал беречь и себя оборонять.
Потом ели в тишине: шипела лучинка тусклая, мыши шуршали по углам.
Малое время спустя, Раска заговорила:
– Не страшно тебе идти-то? Один ведь, – и губешки поджала жалобно.
Хельги тогда и понял о девчонке: кричит и злобится тогда, когда боится, а сама-то жалостливая.
– Не страшно, – соврал. – Раска, если б не ты, я б помер, замерз. Благо тебе. Я аукнусь, слышь? Вернусь, привезу тебе золотой и полотна тонкого. Отец мой матушке дарил. Гладкое и блескучее. Нарядишься, накупишь себе бус.
– Правда? – Раска улыбкой было расцвела, но и поникла скоро. – Вот враль. Не надо мне. А чего надо, я сама стяжаю.
– Зарок даю! – и стукнул себя кулаком в грудь.
– Болтун, – она снова засмеялась, принялась собирать в тряпицу хлеб, рыби, репку. – Это тебе в дорогу. Покусаешь, как оголодаешь. Спрячу в угол. Поутру тётька разбудит ранехонько, хлеба ставить. Так я раньше нее подскочу и тебя толкну. Выведу с задка, там в заборце дыра. Ой, Олежка, погоди.
Снова полезла в свой темный коробок, достала оттуда копытца вязаные и два ремешка:
– Поршни прихвати, инако потеряешь по дороге. А копытца на себя вздень, теплые они. То бабка Листвяна вязала. Она глухой жила, сидит, бывало, по зиме и вяжет, вяжет. У меня еще есть.