Ни днём, ни ночью - стр. 31

Раска еще позлилась малое время, топнула ногой, а потом уселась рядом и отвернулась.

– Говори, – Хельги надавил голосом.

– Тьфу на тебя. Довези до Новограда и оставь. Не твоя забота и печаль не твоя.

– А если отвезу без расчета? – Тихий уж приметил Раскину домовитость, порешил серебром сманивать. – Обскажи, а я с тебя обручей не стребую.

Она оглянулась на него раз-другой и заговорила:

– Обскажу, а ты сыщешь мне домок близ торга. Деньгу с тебя не прошу, а вот подмоги надобно. Идет? По рукам?

– Торгашка ты, каких свет не видывал, – Хельги опешил. – Еще скажи, что и обручей мне не спроворишь.

– Так ты сам отказался, – она удивилась, да сильно. – Опять наврал?

– Опять? Я когда тебе врал-то, Раска?

Пока Тихий душил смех, уница отвернулась и хмуро смотрела на волну: Волхов, темный во весне, нес свои воды мощно и привольно. Драккар летел птицей, не томил гребцов лишней работой, не тяжелил вёсел, не гнул спины варягов.

– Не я палила, тётка Любава, – призналась Раска. – Я из дома сбежала от свёкра, в лесу жила. Вернулась снеди добыть, а застала пепелище.

Тихий не стал донимать разговорами, порешив оставить на потом, но про суму, все ж, спросил:

– В котомке кубышка?

– Я свое взяла! – озлилась. – Свое! Сколь зим гнула спину на жадных! Ни слова доброго, ни пряника на праздник! Все? Доволен теперь? Отберешь?

Хельги от злости зубы сжал, разумел сколь не сладко пришлось ясноглазой, если стережется всякого, да обиды старые нянькает.

– Я не вор, Раска, не тать. Свое взяла, вот и береги, – полез за пазуху, достал кус паволоки и золотой. – Прими. Подарок тебе, как и обещался.

Такого взгляда от нее и не ждал Хельги Тихий: светом наполнился, слезой блеснул.

– Олежка... – прошептала, – ты что ж это? За что? Мне?

– Тебе, Раска. Зарок давал, вот сдержал. Не помнишь? – Хельги голосом понежнел.

– Помню, что ты нарядов обещал, – задумалась, голову к плечу склонила, вмиг став похожей на девчонку из темной холодной клети. – И золотой. Ужель, не забыл?

– Тебя не забудешь.

– Спаси бо, – протянула тряскую руку, взяла ткани мягкой и пригладила. – Гладкое какое.

– Нравится? – теперь и сам расцвел мальчишеской улыбкой.

– Да, – кивнула улыбнулась несмело. – Олежка, я тебе сделаю обручи. Опояска у тебя потерлась, так я новую сотворю. Хочешь, Рарога на ней вытесню? Такой ни у кого не будет.

– Сколь деньги спросишь? – Хельги уже скалился.

– Ничего не надо, я так сделаю, – Раска улыбнулась светло.

А Тихий и дышать забыл: впервой увидал перед собой не кикимору, не бабку грязную, не сварливицу, не торгашку и не татеву дочь, но девицу с нежным и ласковым взором. Уная совсем, тонкая, ладная и манкая до изумления. Жаль, через миг от нее и следа не осталось.