Не пойман – не тень - стр. 13
Оставаться в комнате после свершённого казалось естественным, как художник, который, закончив работу, делает шаг назад, рассматривая свою картину, вбирая в себя каждый штрих, каждую линию, проверяя, завершено ли произведение, не требуется ли последний мазок, чтобы сделать его совершенным. В этом моменте не было ни спешки, ни суеты – только абсолютная уверенность в том, что всё произошло так, как и должно было, безошибочно, выверенно, без единой лишней детали, которая могла бы нарушить идеальный баланс происходящего.
Комната всё ещё вибрировала остаточным напряжением, воздух был густым, насыщенным, липким, как будто сам впитал всё, что только что здесь произошло. Кровь всё ещё стекала по стенам, каплями собираясь на потолке, прежде чем тяжело падать вниз, разбрызгиваясь на полу. В этом хаосе была особая красота, особая гармония – совершённое насилие, доведённое до абсолютной завершённости.
Взгляд скользил по тому, что осталось от Аллы.
Голова, аккуратно покоящаяся на полке, казалась сейчас неуместной деталью, словно часть инсталляции, оставленная кем-то в художественной галерее. Пустые глаза, застывшие в выражении немого вопроса, уже ничего не видели, но всё равно притягивали внимание, словно даже после смерти пытались что-то сказать.
Тело исчезло, но выражение лица сохранилось.
Любопытно.
Губы застынут в этом странном полувскрике навсегда, в этом последнем судорожном вздохе, который уже не успел превратиться в крик. Было ли в этом принятие? Или она до самого последнего мгновения верила, что всё может измениться?
Кончики пальцев медленно скользнули по её застывшей коже, остывающей, но ещё не утратившей последнего тепла. Ощущение было странным – словно под поверхностью всё ещё оставалась жизнь, задержавшаяся на грани между существованием и полным исчезновением. Но это была лишь иллюзия, игра воображения, которая не могла изменить неизбежное. Тело уже не принадлежало ей, не было больше частью личности, мыслей, эмоций, страха – оно стало просто объектом, безликим и неподвижным, как сотни других вещей в этой комнате.
Кожа быстро остывала, но в ней всё ещё оставалось что-то живое – не в буквальном смысле, конечно, но в памяти этого места, в следах того, что здесь только что произошло.
Накатило лёгкое удовлетворение.
Постель выглядела неопрятно.
Разгладил простыню, заправил её, словно оставляя завершающий штрих. Всё должно выглядеть аккуратно. Это была не просто смерть – это было завершённое действие, тщательно выверенный процесс, в котором не должно оставаться ничего случайного. Последний штрих, последняя подпись под этим произведением.