На обочине - стр. 70
– Запомнил! – испугался Максим, глядя в безумные глаза отца.
– Будь тверд и мужествен, не страшись и не ужасайся; ибо с тобою Господь Бог твой везде, куда ни пойдешь. Усвоил?
– Да!
– Тогда я пошел, а ты из хаты ни шагу, будь рядом с матерью и женой да Гришку с Пелагеей береги.
– Хорошо, отец, как ты сказал, так и сделаю.
– Антон где?
– В хате он.
– Вот вдвоем и хозяйничайте тут, а я на сход пошел, мне отступать никак нельзя.
– Все на сход! – громко, командным голосом призывал Долгаль. – Идем, идем, казаки, иначе они нам на шею сядут. Не бойтесь, гуторят, в других селах миром разошлись.
– Да там крестьяне тихие, – возразил ему Демьян Руденко, – не натворили такого, как мы. Чую я, что с нас спрос особый будет.
– А ты куда нарядилась? – недоуменно спросил Харитон жену.
– Так и я с тобой пойду, – поправляя новую кофту, ответила Анна, – послухаю, о чем гуторить будут? Мне ж не все равно. Вон Ефимка наш страдалец, в такую беду попал.
– А Лукерья где?
– Да с собой возьму. Тут недалече. Хлопцы-то с покоса не успеют вернуться?
– Нет, я наказал Моисею, чтобы до вечера в село не возвращались. Сено сгребли да в копны сложили.
Анна подошла к киоту, перекрестилась, осторожно взяла Черниговскую икону Божией Матери, завернула в платок.
Все село – казаки, крепостные, даже женщины и дети – пришло постоять за свою правду.
Возле шинка, зияющего разбитыми глазницами окон, стояла стройная шеренга солдат. Лиц под козырьками фуражек нельзя было разобрать. Концы штыков зловеще сверкали на солнце. Командовал взводом поручик Михайлов. Он был высок, в белом кителе. Его спина от жары и напряжения была мокрой. Слегка покачиваясь, он подошел к серой кобыле и легко вскочил в седло.
– Надо объединяться! Казакам и крестьянам, – призвал односельчан Харитон. – И едино выступить против пьянства.
– Бить шинкарей надо! – недобро просипел Федор Сковпень. – А то мы только кабак разорили.
– Ага, так табе паны и сдались, – перебил его Демьян Руденко. – Видал, какую свиту прислали? Целый взвод солдат.
– А что таперь, от них милости ждать? – проскрипел старческим голосом Терещенко. – Нет! С волками жить – по-волчьи выть.
Где-то сзади раздался звон бубенчиков, толпа зароптала, подалась назад и расступилась. Вдоль улицы, поднимая пыль, во всю прыть мчалась тройка. Подъехав к сходу, остановилась. Из брички на полусогнутых ногах с трудом поднялся в новеньком зеленом кителе коренастый исправник, за ним, тяжело вздыхая, – казачий старшина.
Исправник скользнул по толпе строгим взглядом, выпрямился и снял фуражку. Рядом с ним встал Василий Хлам. Вдруг исправник остолбенел, глаза его округлились и буквально впились в толпу, которая под звон колокола становилась все больше и больше. Люди шли и шли к месту схода. И по мере того, как росло людское море, у урядника расширялись глаза. Почти все село, кроме больных и немощных, пришло на сход. Все теснились, старались пробраться поближе к первым рядам, чтобы все видеть и слышать.