Музыка - стр. 20
Чем больше Елена Николаевна старалась забыть горький инцидент своей жизни, тем всё более навязчиво вторгался он к ней. «Какая гнусность! Какая, в сущности, банальность! – думала она. – Какая классическая пошлая мелодрама! Он – негодяй и обманщик, и она – обманутая и опозоренная. Боже мой, как низко, как глупо!» И то и дело волны жгучего стыда пробегали по её лицу всякий раз, как она вновь и вновь переживала эту драму. «Господи, ведь я уже думала, что счастье моё пришло! Так меня заморочил, так обнадёжил, так обволок своим притворным участием. Неужели он желал лишь сделаться тем самым, коим его нарекло знакомое общество? Кто знает, может быть, он уже и говорил с кем-нибудь, что достиг своей цели?»
Эти отвратительные картины приводили её в ужас. Но, представив их так живо, как будто это было сей же час, она чувствовала, как не вяжется всё это с образом, с характером Неволина. Она знает его столько лет, а он, казалось, знает её вдвое дольше. И эта успокоительная мысль бывала тут же отвергнута, и место её тут же занимали прежние чудовища – подозрение, отвращение и стыд. «Ведь он этим-то и воспользовался, что я безгранично ему доверяю». Если бы предпочёл он ей какую-нибудь достойную женщину, может быть, она смогла бы понять это…
Но нет, нельзя уже было никого предпочесть и ничего понять. Им оставался лишь один шаг до полного единения. Почему же он не сделал его? Всё сводилось к одному единственному выводу, что никаких серьёзных намерений никогда и не было у её друга. Ему надоело ждать её окончательной благосклонности, и он легко нашёл утешение у другой. Так просто, так элементарно. И от этой отвратительной житейской простоты, в свете которой представлялась ей эта история, Елене Николаевне становилось так дурно, что было трудно дышать. Она устремлялась на поиски какого-нибудь дела, разговора с кем-нибудь о чём угодно.
Её подруга присылала ей приглашения быть у неё, но Елена Николаевна отговаривалась то нездоровьем детей, то какими-то делами. О чём стала бы она говорить с этой окружённой счастливым семейством, довольной жизнью женщиной? Жаловаться уж точно бы не стала. А изображать безпечность не умела.
В конце зимы умер её дорогой дядюшка, единственное родное звено, связующее её с прошлым. Замечательный, светлый, жизнерадостный старик. С его уходом потерялась ещё какая-то доля тепла, а каждая его капля так нужна была ей теперь!
Снова пришла весна, тёплая и тихая. Жизнь возрождалась во всём своём великолепии. Никакие прошедшие холода, никакие потрясения и катаклизмы не могли остановить жизнеутверждающего шествия.