Музыка - стр. 19
– Я видела самого того господина. Да только ничего хорошего он не сказал. Иди, говорит, да не хлопочи более об этом. Вот и весь сказ. Забудьте, матушка, Елена Николаевна, это несоразумение! Ведь Вы опять себя изведёте. Не стоит он того.
– Погоди-ка! Отчего это не стоит? Что ты узнала? Прежде ты так не говорила.
– Как возвращалась я от того господина, так увидела, что Неволин Ваш подъехал к дому его с барышней. Очень весёлые, а он так и вовсе навеселе. Едва не поскользнулся, как выходил от извозчика.
Елена Николаевна не заплакала, как того ожидала Глаша. Только сцепила руки и тихо проговорила:
– Что же я скажу теперь Мите?
Глаша заговорила сама, едва не плача:
– Вы меня, барыня, теперь, верно, прогоните. Да уж расскажу всё, как есть. Митя-то ведь письмо ему написал. И адрес как-то узнал. Я выхожу от них, а тут письмо-то это, видать, принесли. Я назад, на кухню. А слышно, как сам-то хозяин как раз выходил с барышней гулять. Тут письмо ему подают. Поглядел он на подпись и говорит: «А, маленький барчук! Бог с ним!» И бросил письмо-то на снег. Я, как все ушли, и подобрала его. Да только оно сильно намокло. Старалось дитя, печатными буквами, четыре слова всего…
– Спасибо, тебе, Глаша. Благослови тебя Бог! – Елена Николаевна взяла письмо и, подумав немного, бросила его в камин.
«Дядя Алекс, приходи скорее…» Её сердце кричало, вопило те же слова. Она же героическими усилиями старалась заглушить эти вопли, противоречащие здравому смыслу, пока не стало казаться, что её сердце и ум – два разных организма, живущих в разных углах дома.
глава 3 болотные огни
Потянулись безконечно длинные дни и ночи. Елена Николаевна была внешне спокойна и молчалива. Взялась вышивать подушки. Велела читать ей вслух роман. Ездила, по обыкновению, в церковь. Но молитва не получалась, песнопение плыло куда-то над ней, не сумев проникнуть ни в душу её, ни в сознание. Даже после смерти мужа не было того с ней. Всегда служба приносила ей радость, светлое какое-то облегчение, домой шла, как будто приподнятая над землёй. Особенно любила она тихую благостную вечерню. И вот главная её отрада не имеет больше того спасительного действия, как прежде. Елена Николаевна понимала, отчего это. Ведь когда умер муж, счастье погасло, но честь её оставалась при ней. Теперь было другое дело. Ей казалось, что всякий, стоящий в храме, думает только о ней и Неволине и потихоньку показывает на неё пальцем.
Дети переболели простудой, то один, то другой. Забота о них более всего отвлекала её от своих мыслей.
Нет, мысли никуда не исчезали совсем. Они текли сами по себе, помимо всяких других, проложив внутри Елены Николаевны своё собственное русло. Эта постоянная, никак не желающая заканчиваться, параллельная ежедневному потоку, жизнь её души утомляла и причиняла боль. Будто неизлечимая болезнь, которая изматывает человека, высасывает из него силы и волю к жизни, не убивает, но и не даёт полноценно дышать. Она, как вьюнок-паразит, оплетает жизнь человека, ствол его жизнестойкости. И избавиться от него можно, лишь только повалив само дерево.