Моя навсегда - стр. 47
Позже, разомлевший от наслаждения, Ромка лежал без сна и блаженно улыбался, прислушиваясь к тихому сопению Оли. Она, уткнувшись носом ему в плечо, уснула почти сразу. Сам он задремал лишь под утро.
А около восьми, где-то за полчаса до подъема, их разбудил требовательный и громкий стук в дверь. Долбили так, будто в лагере пожар, и хлипкая дверь ходила ходуном, готовая вот-вот слететь с петель.
Оля, перепугавшись, вскочила. Начала суетливо одеваться. Ромка натянул лишь шорты и пошёл открывать, пока действительно дверь не вынесли.
– Если это Юрка… – бросил он, отодвинув шпингалет, и замолк, отступая.
В вожатскую ввалился наряд милиции. За их спинами мелькала Алена Борисовна.
– Да, это он, – почему-то сказала она.
Опера отработали слаженно и быстро. Ромка и охнуть не успел, как его скрутили и повалили на колени. Руки до боли вывернули за спину, и тут же на запястьях защелкнулись наручники.
– Ч-что? Что такое? – дернулся он, но тут же получил дубинкой в бок.
Оля в ужасе закричала.
– Что вы творите?! За что?! Отпустите его! Алена Борисовна, скажите же! Он ничего не сделал!
Ромка ничего не понимал и задыхался, словно из комнаты вдруг выкачали весь кислород. Происходящее казалось полным абсурдом. Фантасмагорией. Заведенные вверх и назад руки адски ломило, но невозможно было шевельнуться. Пульс строчил пулеметной очередью, разрывая перепонки. Сквозь грохот в ушах он едва различал, как один из оперов обрывисто и резко зачитывал:
– Поступило заявление о попытке изнасилования несовершеннолетней Дарьи Халаевой. Статьи 30 и 131 УК РФ. Лишение свободы до шести лет.
– Это какая-то ошибка! – рыдала в голос Оля. – Пожалуйста!
– Разберемся.
Ромку выволокли из домика на улицу. Грубо втолкнули в милицейский уазик.
– Рома! Рома! – с плачем кричала Оля, выбежав на крыльцо. – Куда вы его? Рома!
Ромка видел в тусклое заднее окошко, как она бессильно рухнула на ступень, сотрясаясь от рыданий…
16. 16
– Плохи твои дела, – широко зевнув, сообщил Ромке следователь.
– Почему? Я Халаеву и пальцем не тронул, – голос звучал хрипло, и горло почему-то саднило.
Ромка до сих пор не мог поверить в происходящее. Ему всё казалось, что сейчас он проснётся, и этот дурной сон закончится. Но его уже который час мариновали в отделении.
Сейчас хотя бы с Ромкой разговаривали более-менее по-человечески. Пусть свысока, даже брезгливо, но без угроз.
А то ведь опера обращались с ним, как со скотом. Ребра от ударов дубинкой ломило и жгло, особенно если вдохнуть побольше воздуха или неосторожно повернуться всем корпусом. Почки тупо ныли – несколько раз опера прошлись ею и по спине, когда везли и когда подгоняли, выгружая из уазика.