Моя навсегда - стр. 46

Мать, хмыкнув, вернула зачётку.

Ромка уж не стал говорить, что Алена Борисовна смотрит на него волком. В конце концов, ему от её взглядов ни холодно, ни жарко.

В лагере её тоже не любили, слишком уж она требовательная и вздорная. По любому поводу поднимала ор. И хотя Оля была права – дети при ней ходили по струнке, Халаева ведь как-то ускользнула из палаты после отбоя.

– Не ходи, Ром. Никуда я тебя не отпущу, – игриво промолвила она и просунула под футболку обе руки. Легонько касаясь пальчиками, она прошлась от пояса до груди.

По телу пробежала сладкая дрожь. И Ромке стоило больших усилий отнять её руки и сказать:

– Буквально десять минут подожди ещё. Я – туда и обратно. Только проверю, что… все по палатам…

Она шумно вздохнула, села на край его койки.

– Ну, ладно. Только давай быстрее, хорошо? – она многообещающе улыбнулась.

Ромка наклонился, поцеловал Олю в лоб, выскочил из домика и припустил к корпусу первого отряда.

15. 15

Алена Борисовна сидела на скамейке возле корпуса и грызла семечки. Ромка ещё на подходе слышал, как она, не поднимаясь, рявкнула своим скрипучим, прокуренным голосом: «Первый отряд! А ну тихо, я сказала!».

Возня, доносившаяся из открытых форточек, сразу стихла.

– А ты чего бродишь? – спросила она Ромку. – Устал отдыхать?

– Халаева не заходила в корпус? – остановился рядом с ней Ромка.

Алена Борисовна расщелкнула семечку, сплюнула шелуху в кулак, отчего Стрелецкого чуть не передернуло, потом поинтересовалась:

– А что?

– Просто скажите, Халаева в палате или нет? – злился Ромка.

– Ну, в палате. Халаева! – по-вороньи гаркнула Захарченко.

– Что? – отозвалась Даша.

– А в чем дело, Стрелецкий?

– Ни в чем, – буркнул Ромка, развернулся и пошёл к себе.

Слава богу, эта дура ничего не учудила и пошла спать. Тот разговор все равно оставил неприятный осадок, но хотя бы тревога улеглась.

Скорее бы уже эта смена закончилась, вздохнул Ромка, подходя к вожатской.

Оля уже успела задремать, свернувшись калачиком на его кровати. Тоже ведь уставала за целый день. Он быстро разделся и осторожно прилег рядом, прижавшись к ней со спины. Она сонно заворочалась, теплая, мягкая, такая родная. Сначала Ромка не хотел её будить, жалел, но истосковавшийся организм диктовал своё, слишком остро реагируя на её близость. Запах волос и кожи пьянил. Тело стремительно наполнял жар, скапливаясь тяжестью в паху. И сдерживать себя было уже просто невмоготу.

Ромка прижался плотнее, забрался под подол тонкого платьица, горячей сухой ладонью жадно огладил бедра. Оля уже не спала и тоже дышала часто. Она зажималась немного поначалу от его слишком откровенных ласк, но вяло. А потом и вовсе позволила всё.